Таня Гроттер и пенсне Ноя - [29]

Глава 6 «БУДЬТЕ МОИМ ЩУКОМ!..»

Гуня Гломов встал рано, еще до рассвета. Сейчас, когда за окном едва начинало сереть, идея тащиться на рыбалку не казалась ему такой же удачной, как вчера. Хотелось уткнуться носом в подушку и поймать за шкирку еще парочку сновидений. Тем не менее Гуня взял удочку, ведро и по мраморной лестнице спустился к подъемному мосту.

Вообще-то покидать Тибидохс ночью не полагалось, но это правило зачастую нарушалось. К тому же на одном из драконбольных матчей Гуня подружился с Пельменником. Они даже совместно затевали кое-какие авантюры, например гоняли купидончиков за пивом и сигаретами, которые те проносили в своих почтальонских сумках через Грааль Гардарику.

Циклоп уныло прохаживался по мосту, изредка останавливаясь и почесывая секирой спину. Узрев появившуюся темную фигуру, он оживился и, сурово выпятив грудь, загрохотал:

– Стой! Кто идет! На куски разрублю! Пароль!..

– Под мостом валялся тролль! – пошутил Гуня, появляясь из тени.

Узнав его, Пельменник опустил секиру.

– А, это ты? Не-а, пароль «самая сладкая шейка»! Во! – сказал он с хохотом.

– Опять Поклеп? – спросил Гуня.

– А то кто ж? Не я же! – Единственный глаз Пельменника скользнул по ведру и Гуниной удочке. – На рыбалку? Ловить-то где будешь?

Зная способность циклопа сглаживать что придется, Гломов незаметно постучал удочкой по камням моста и тихо шепнул: «Чур, чур, чур…»

– Да не знаю я еще. Может, у рва посидеть? – сказал он.

– Во рву только лягушки, – заметил Пельменник. – Ты дальше иди. Туда, к сторожке Древнира, знаешь? Одно озерцо пройдешь, и вот туточки справа будет еще прудик. Неприметный такой. Раньше не видел, нет? Там попробуй!

– И что, клюет?

– Кады клюет, а кады и по мозгам! – загадочно ответил Пельменник.

Пруд, который он указал, был и правда неприметный. Маленький, заросший тиной. Со дна кое-где поднимались пузырьки воздуха. У воды Гуня заметил дубовый пень. У него мелькнула было мысль обойти пруд, чтобы не сидеть на земле, но тут пень со скрипом поднялся и поплелся к лесу.

– Фу-ты, ну-ты! – быстро сказал Гломов, сообразив, что едва не уселся на лешака.

В воде показался зеленый бок русалки. Нет, это была не Милюля, а какая-то полная одутловатая русалка из недавних утопленниц. Изредка такие объявлялись на Буяне, причем даже в закрытых его водоемах. Ягге ворчала что-то насчет днепровских омутов, с которыми давно пора разобраться, но разбираться никто не хотел, кроме воинственного Готфрида Бульонского. Но от Готфрида толку было мало. Он ничего не смыслил в магии и даже не умел плавать. Только бродил по подвалу с копьем, распугивая нежить. В результате с переизбытком русалок смирились. Изредка известный русалколюбец Поклеп подкармливал их рыбой, а потом ходил по три дня расцарапанный. Милюля была ревнива как кошка, к тому же не любила делиться.

Накопав ножом червей, Гуня проверил снасть и, выставив глубину, закинул удочку. Почти сразу пузырьки воздуха приблизились к поплавку, после чего он рывком пошел вниз. Гуня подсек и, не рассчитав усилия, сел на траву. На крючке висел грязный комок водорослей, довольно успешно и не без воображения скрученный в фигу.

– Вали отсюда! – крикнул кто-то, выныривая и сразу скрываясь.

– Ах так! Меня гнать?! Глушилос динамитос! – обидчиво крикнул Гломов и одновременно с произнесением отпугивающего плавающую нежить заклинания выпустил в воду красную искру.

Вода вскипела. На поверхность пруда медленно, как перископ подводной лодки, всплыл большой синий бочонок. Приглядевшись, Гломов понял, что это брюхо водяного. А он-то грешил на русалок! Некоторое время спустя водяной очухался и, ругаясь, уплыл в камыши.

Гуня снова забросил удочку. Поплавок уныло рябил. Клева не было. Мстительный водяной распугал всю рыбу. Пару раз он незаметно подбирался и кидал в Гуню снятым с крючка дохлым червяком, уплывая прежде, чем Гломов успевал произнести отпугивающее заклинание.

Под конец Гуня совсем отчаялся. Не понравился водяному – забудь о рыбе. Представив, что ему придется идти мимо Пельменника с пустым ведром, он передернулся.

«А ну его, это ведро! Лучше я его вообще утоплю!» – решил Гуня и так сильно пнул ведро ногой, что едва не отшиб пальцы.

Ведро было еще в полете, когда Гломов сообразил, что одолжил его у Ритки Шито-Крыто, которая ну очень не любила, когда ей не возвращали вещи. Не любила так капитально, что запросто могла подсыпать в суп зелье раскаяния, изготовленное на основе мышьяка с небольшим добавлением цикуты.

Некоторое время потоптавшись на берегу, Гуня разделся и почесал голую грудь, украшенную искусной татуировкой азиатского дракона. Татуировку сделал Гуне один из бабаев, буквы же дописал по его просьбе Семь-Пень-Дыр. За эту татуировку Сарданапал его чуть не убил, вот только свести ее было уже невозможно. Бабай, имевший отношение к японской мафии, крепко знал свое ремесло. Единственное, чего он не знал, это каким иероглифом изображается имя «ГУНИЙ». Зато, как это пишется по-русски, знал Семь-Пень-Дыр, с удовольствием украсивший предплечье Гуни крепкими размашистыми буквами.

Опустив в воду большой палец ноги, Гломов некоторое время задумчиво шевелил им, после чего со страдальческой физиономией начинающего закалку моржа бочком полез в пруд. Ведро лежало на мелководье. Нашарив его, Гуня нырнул, ухватил его за ручку и вытянул на берег.