Тантадруй - [6]

И вот встал он посреди обиженных людей, сдвинул с прекрасного лба на затылок зеленую шляпу, насмешливо оглядел всех, указал пальцем на четырех несчастных и громко сказал:

— Благо им, настолько разумным, что все для вас умное — для них безумно!

Люди молча расходились. Исчез и Хотеец, избегавший встреч со своим приемным сыном. А Тантадруй подскочил к юноше и умильно попросил:

— Тантадруй, спой. Перегрин, спой!

Перегрин положил ему на плечо руку и приветливо спросил:

— Ну, теперь у тебя настоящая?

— Настоящая, тантадруй! — радостно подтвердил дурачок.

— И ты умрешь?

— Тантадруй, умру!

— Если так, я спою! — ласково улыбнулся Перегрин. Он снял с плеча гитару, провел пальцами по струнам и запел:

На-а небе стоит солнце,

а на земле — мороз.

Собрал я колокольцы,

и все они для вас.

Та-а-та-ан, та-а-та-ан,

та-а-ан-та-друй.

Ой-ю-юй, ой-ю-юй,

ой-ю-юй, ой-ю-юй…

Тантадруй сиял от счастья, да и остальным было хорошо, потому что пел Найденыш в самом деле прекрасно, даже Русепатацис растрогался и ни разу не фыркнул. Словно бы всех озарил необычный, ясный и согревающий, свет. Перегрин смолк, и Тантадруй попросил его спеть еще.

— Пока оставим, в другой раз добавим! — шутливо улыбнулся парень и исчез в толпе.

Тантадруй кинулся было следом, но тут же вернулся, так как продавец колокольчиков Локовчен принялся вовсю названивать, привлекая покупателей.

— Давай, народ, налетай! — кричал он. — А вот колокольцы! Лучшие звоночки! Прекрасные голосочки!

Тантадруй приступил к делу. Возился он долго, но в тот самый миг, когда он наконец выбрал, Русепатацис выхватил колокольчики у него из рук, бросил в кучу к остальным и презрительно заявил, что это репа и картошка. Лука взял колокольцы, сунул их Тантадрую и повелительно загремел:

— Возьми вот эти, и божорно-босерна!

Локовчен сразу смекнул, что чем меньше он будет вмешиваться, тем скорее освободится от нежеланных покупателей. Так и случилось. Лука привязал три колокольчика ремешками к веревке, на которой уже болталось тридцать семь штук. Увидев, что дело сделано, дурачок радостно подскочил на месте.

— Тантадруй, теперь я пошел к жупнику!

— Божорно-босерна! — отдал ему честь Лука и закричал вдогонку — Если кверху, то не будет настоящая. Книзу, немного по земле, а потом прямо в землю. Запомни это, и божорно-босерна!

— Тьфу! — презрительно фыркнул фурланец. — Raus е patacis, репа и картошка!

— И картошка! — дружелюбно пробормотал Матиц Ровная Дубинка; ему показалось, будто непременно надобно что-то сказать, и потому он повторил последние услышанные слова.

III

Под громкий перезвон своих колокольчиков Тантадруй пробрался сквозь ярмарочную суету и поспешил в гору к церкви. Но едва он сделал несколько шагов, как его окружила плотным кольцом ватага разыгравшихся ребятишек.

— Эй, Тантадруй, ты еще не умер? — громко кричали ребятишки.

— Еще нет, тантадруй. Но теперь она здесь, и эта будет настоящая! — весело отвечал он.

— Вот и не будет!

— Тантадруй, я думаю, будет! — Он таинственно усмехнулся.

— А какая она? Ты что, с колокольни спрыгнешь?

— Тантадруй, нет! — ужаснулся он. — Та была ненастоящая. Если с колокольни прыгать, то не умрешь, а убьешься! — подняв кверху палец, внушал он детям с той же строгостью, с какой ему самому говорил священник, когда он делился с ним своими намерениями.

— Тогда с моста спрыгнешь?

— Тантадруй, нет! Та тоже была ненастоящая. Если с моста прыгать, то не умрешь, а утонешь!

— Тогда в снегу заснешь?

— Тантадруй, нет! Если в снегу заснуть, то не умрешь, а замерзнешь!

— Тогда в печь к пекарю прыгнешь?

— Тантадруй, нет! Если в печь прыгать, то не умрешь, а сгоришь!

— Нет, испечешься! — ликовали ребята.

— Тантадруй, жупник сказал, что сгорю! — строго отверг он эту догадку.

— Нет, испечешься! Разве хлеб в печи сгорает?

— Верно, тантадруй, хлеб в печи не сгорает.

— Вот видишь! Что ты теперь будешь делать?

— Тантадруй, знаю, да не скажу!

— Скажи! Скажи!

— Не могу, тантадруй! Сперва я должен жупнику рассказать… — вырывался он, бросаясь то в одну, то в другую сторону, норовя ускользнуть от детей.

Так они добрались наконец до церкви, и ребятишки мгновенно юркнули внутрь, ибо начиналась торжественная месса. Тантадрую тоже хотелось войти в храм, ведь там было так красиво, но он знал, что ему нельзя. Он встал под толстой шелковицей у церковной ограды и загляделся на трех светло-сизых голубей, прогуливавшихся неподалеку. Гудел орган, и в воздухе плыли чудесные звуки. Тантадруй внимательно слушал и сердился на воробьев, оживленно гомонивших в ветвях над его головой. Он посмотрел вверх и задрожал от злости. Колокольчики зазвенели, и воробьи вспорхнули, поднялись с земли и три красивых голубя — они устремились прямо к солнцу, которое заливало их расплавленным серебром, и, превратившись в серебряных птиц, унеслись дальше в небо.

Тантадруй вспомнил Тратареву Елчицу, которая как-то назвала птиц самыми счастливыми существами. Он представил себе, как было бы хорошо, если б он тоже стал птицей и в птицу бы обратилась бы Елчица. Тогда бы, например, сейчас они сперва взлетели на крышу дома священника, оттуда поднялись на кладбищенские кипарисы, потом — на колокольню, с колокольни — на гору и, с горы на гору, улетали бы дальше и дальше.