Танковые асы вермахта - [31]

На тот момент танковый полк по боевой мощи равнялся половине танкового батальона. Полное списание боевых машин происходило в результате понесенных боевых потерь. Но как объяснить другие катастрофические потери? 750 километров наступления по бездорожью, особенно по ужасной пересеченной местности, оказывало серьезное негативное воздействие. Кроме того, у ремонтных служб из-за постоянных передвижений не хватало времени чинить повреждения сразу после их получения.

Черный день пехотной бригады

Из дневников Ганса Шойфлера

15 июля к югу от нас шли ожесточенные бои за мосты в Пропойске. Мы двинулись на север, чтобы обеспечить прикрытие. Наш командный пункт находился в деревне Грязивец (на дороге Пропойск – Могилев). Чтобы добраться туда, нам следовало прорываться с боями и взять Красницу (в 10 км к юго-западу). Было чертовски ветрено. Невооруженным глазом мы могли видеть неприятельские колонны, двигавшиеся одна за другой с северо-запада со стороны Могилева. Все уже давно складывалось далеко не так удачно, как раньше. Хотя наша артиллерия время от времени поддерживала нас огнем, у нее были более важные цели, чем беспокоившие нас вражеские части. Русские войска беспрепятственно продолжали наступать на нас. Неприятель начал обстрел фруктового сада, где располагался наш центр радиосвязи. Снаряды ложились всего в 30–50 метрах от нас.

Плохие вести приходили из всех подразделений. Мы вели бои с превосходящими силами противника, который сражался отчаянно. Внезапно раздался глухой грохот, и артиллерийского наблюдателя подбросило так, что он описал широкую дугу над крышей амбара. Черный столб дыма от разрыва дальнобойного снаряда поднялся вверх в 50 метрах от нас. Полковник фон Заукен вызывал своих командиров. Он непрерывно продолжал отдавать приказания.

Раздался короткий тихий свист, ощутимый скорее всем телом, а не слухом, и я бросился на землю. Однако мне не удалось отпрыгнуть далеко. Меня сильно встряхнуло. От ужасного грохота едва не лопнули барабанные перепонки. Меня вместе с водителем отбросило за «кюбель». Я почувствовал резкую боль над глазом и в подбородке. Рефлекторно я провел ладонью по лицу. Все вроде цело, но рука была в крови.

– Врача! – закричали несколько голосов рядом со мной. Крик был настолько пронзителен, что, казалось, отдавался в спинном мозге. Мой шофер Генрих получил тяжелое ранение. Его рука неестественно висела и была видна сквозь разорванный рукав мундира. Это первое, что я заметил. Я схватил Генриха и потащил к медицинскому пункту, находившемуся всего в сотне метров. За спиной я снова слышал пронзительный крик: – Врача! Врача!

Обернувшись, я увидел большую кучу беспорядочно наваленных друг на друга человеческих тел. Я немедленно вернулся с двумя врачами.

Это было прямое попадание крупнокалиберного артиллерийского снаряда, разорвавшегося посреди штаба бригады в гуще собравшихся там командиров. Обер-ефрейтор Лисицкий, обер-ефрейтор Хендель и старший рядовой Райхель были убиты. Бригадный адъютант обер-лейтенант Либе тяжело ранен. Нога была оторвана; большой осколок застрял в спине. Начальник связи бригады, обер-лейтенант Бельц, получил глубокую рану в верхнюю часть бедра. Он сам пережимал себе артерию, чтобы избежать кровопотери.

Полковник фон Заукен сидел на земле. Осколок угодил ему в колено. Без видимых эмоций на лице он срезал с ноги сапог и перевязал сильно кровоточившую рану. Не отрываясь от этого занятия, он спокойным голосом продолжал отдавать приказы и диктовать донесение в штаб дивизии. Фон Заукен попрощался с бригадным адъютантом так, словно тот был его сыном. Мы все понимали, что Либе не выживет после такого тяжелого ранения. Обер-лейтенант Либе попросил фон Заукена передать родителям свое последнее желание; ему уже было трудно говорить. Он окинул нас странным взглядом и впал в беспамятство. Ему было ужасно больно, но он не издал ни звука. Ни жалобы, ни стона не сорвалось из его губ. Он был образцовым отважным офицером до самого последнего мгновения жизни.

Раненым оказали первую медицинскую помощь и повезли в главный медицинский пункт в Краснице. Обер-лейтенант Либе умер там. Обер-лейтенанту Бельцу пришлось ампутировать ногу.

Троих погибших похоронили на возвышенности близ выезда из деревни.

Полковник фон Заукен остался с бригадой, несмотря на ранения. Он назначил заместителей вместо раненых командиров. Мы перенесли командный пункт из деревни в другое место. Командиру бригады провели телефонную линию прямо в машину, поэтому он мог управлять войсками прямо оттуда. С тяжелым сердцем он несколько часов спустя передал командование бригадой полковнику Гролигу.

Ночью мы перешли мосты в Пропойске. Они находились под мощным артиллерийским огнем. Еще в Черикове штаб бригады освободили от его обязанностей.

16 июля в лесу под Кричевом мы явились с докладом на командный пункт дивизии. Здесь тоже разверзся ад. Нас тотчас задействовали для обеспечения пути снабжения.

Бои за дорогу Пропойск – Кричев

Вид из командирского танка. Личные воспоминания полковника Эбербаха

20 июля. Это и вправду была безумная война. На флангах нас тревожили целый день. Мы с нашими танками не могли пройти через леса и болота. Пехота также предпочитала обходить места, где мы уже произвели небольшую зачистку. В результате в лесах оставались целые батальоны русских солдат, и, поскольку ближайшая дивизия ушла от нас вперед на север на 10 или даже 20 километров, в промежутке находились целые дивизии неприятеля. На южном фланге немецких войск не было вплоть до Киева; на их месте находилась русская общевойсковая армия