Танкисты - [44]

Шутка Бочкина была не только шуткой. Если не найти цистерну с дизельным топливом, то можно собрать нужное количество из нескольких емкостей, если такие найдутся. Правда, неясно пока, как это малое количество топлива доставлять до танка. Да и как большое количество доставлять, Соколов тоже еще не придумал. Хотя бы найти – это уже половина дела.

Омаев пришел очень быстро, взобрался тихо, как ящерица, на крышу и громко зашептал:

– Там в поле стоит несколько танков. Бой был. Давно, может, недели две назад. Немецких танков нет, они свои утаскивают на буксире сразу. Шесть «бетушек» стоит и две «тридцатьчетверки».

– Логунов, – Соколов позвал сержанта, – продолжайте наблюдать и ждите нас. Я с Омаевым посмотрю, что там в поле за танки стоят.

Спустившись с крыши пакгауза, танкисты отошли за деревья, а потом побежали параллельно железнодорожным путям. Метров через четыреста открылось обширное поле частично с выгоревшими, частично с вытоптанными и раздавленными гусеницами и колесами военной техники посевами. Танки стояли в самых разных положениях. Видимо, тут было много и немецкой подбитой техники, но ее уже увезли в мастерские сами немцы. Сиротливо стояли танки «БТ». Три по отдельности, потом два совсем рядом и третий возле самого карьера. У некоторых разбиты гусеницы, почти у всех по несколько пробоин в башнях и корпусах. Два со следами взрыва внутри машин. Все танки обгоревшие, черные. И все стоят пушками к дороге. Это была атака, отчаянная и безрезультатная. С большими потерями. Наверняка атаковали в лоб.

Ближе к дороге – два «Т‐34». Один был подбит. Снарядами разбило гусеницу и часть катков с одной стороны. А потом снаряд попал сбоку в корпус.

Второй был цел. У него тоже слетела гусеница, но это, судя по всему, не было следствием попадания снаряда, а скорее досадной поломкой во время атаки. Танк сполз в промоину и не смог выбраться. Он был почти цел, если судить о нем чисто внешне.

Танкисты, прикрываясь кустарником, стали подбираться ближе к «тридцатьчетверкам» возле дороги. Когда они спустились в канаву возле шоссе, Омаев показал на густой кустарник ниже полотна дороги:

– Смотрите, там труба под дорогой. Чтобы вода перетекала и не размывала полотно. Давайте по ней на ту сторону. К самому танку и выйдем.

Соколов кивнул, удивившись в очередной раз острому глазу молодого чеченца. Переливную трубу было из-за густого кустарника не видно, но если подумать, то становилось понятно, что именно в этом месте густой кустарник и пышная трава были потому, что почва хорошо увлажнена.

Алексей нагнулся и вошел в сырую прохладу трубы. Из-под ног прыгнули лягушки. Впереди в пяти метрах еле различался свет с другой стороны бетонной трубы.

После первых же шагов почувствовалась вибрация. По шоссе ехала машина. Соколов стал прислушиваться, медленно приближаясь к противоположной стороне трубы. Под ногами хлюпала застоявшаяся вонючая вода. Пахло тиной и прелостью. Машина была уже где-то над головой. Потом звук мотора исчез. Соколов с Омаевым остановились у выхода из трубы. Наверху хлопнула автомобильная дверь, зашуршали камушки под ногами. Кто-то подошел к краю дороги и остановился на обочине. Послышалась немецкая речь.

– Эх, языка не знаем! – прошептал чеченец.

– Тсс! – Соколов поднес палец к губам. – Я знаю.

Язык Алексей знал хорошо, даже понимал беглый разговорный. Ему просто повезло, что в деревне, где он жил у бабушки, в школе преподавала Марта Карловна, жена немецкого антифашиста, привезенная в Советский Союз с сыном. Его звали Макс, но мальчишки называли по-своему привычнее – Максимом. В те годы только и разговора было о том, что в Германии поднимает голову фашизм. А отец Макса сражался с ним в далекой Германии и был героем.

Алексей с сыном учительницы подружился первым. Наверное, сказалась склонность к языкам. Соколов и в школе по немецкому всегда имел пятерки, и в общении они быстро нашли общий язык. А еще Алексей учил Макса говорить по-русски. У них даже игра была такая. По четным дням они разговаривали только по-немецки, по нечетным – только по-русски.

А потом была танковая школа, где им тоже преподавали немецкий язык, но уже с уклоном военным. Много было технических слов и понятий, военной терминологии. Соколову снова все давалось легче, чем другим курсантам, потому что у него языковая база была сильнее.

И сейчас он стоял и слушал. Ловил каждое слово, доносившееся сверху. Разговаривали два офицера.

– Вот этот «Т‐34»? – спросил один из немцев. – На вид он кажется целым. Его бросил экипаж?

– Нет, я не знаю случаев, чтобы русские бросали свои танки, – ответил второй. – Тяжелый снаряд угодил ему в башню с другой стороны. Отсюда пробоины не видно. И он сполз боком в эту яму. Видимо, водитель пострадал тоже. Мы пытались завести его, но горючее вытекло через пробитый топливный провод и отверстие в баке.

– А второй «Т‐34»?

– О, этот годится только на то, чтобы его тащить на буксире. У него разбиты подвеска, гусеница. Вам все танки нужны для стрельб в карьере?

– Нет, эти старые русские танки не нужны. О них мы знаем достаточно. У них слабая броня. А вот на этих «Т‐34» я хочу поучить своих артиллеристов. Значит, говорите, тот танк можно даже завести?