Танкисты - [37]

– Ну что, ребята, все складывается! – весело заявил Алексей, глядя на своих спутников. – Дождемся ночи и форсируем Днепр.

– Разрешите, товарищ младший лейтенант? – подал голос Омаев.

– Да.

– Надо первыми на тот берег вплавь пару человек отправить, чтобы они там осмотрелись и сигнал дали. А вдруг мы на мост, а оттуда немцы? Или у них там огневая точка устроена? Они и часовых снимут, и огневую точку накроют. Тогда и остальные без помех пройдут.

– Вы правильно думаете, Омаев, – похвалил Соколов пулеметчика, ругая себя, что не додумался до таких простых вещей сам. Командир называется. Теперь вот делай умное лицо и изображай, что ты все это и сам знаешь. А ведь послать придется его, решил Алексей. Он сумеет лучше других. И в помощь ему пару ребят потолковее и с опытом.

Воодушевленный и довольный результатами разведки Соколов вернулся в лагерь, где ему сразу же попался возле танка Сорокин. Алексей стал докладывать результаты разведки. Майор слушал и молчал. Потом он перевел взгляд на стоявших рядом с лейтенантом Хвалова и Омаева и коротко приказал:

– А вы пока свободны, товарищи. Отдыхайте.

– Нужно дождаться ночи, товарищ майор, – понизил голос Соколов, стараясь быть убедительным. – Удобное место для переправы. Нам просто повезло выйти сюда. На всем протяжении реки в пределах Белоруссии, может, и нет другого такого удобного для нас места. Ночью мы собьем любой заслон, который там будет, если он действительно будет. Собьем и проскочим. Нам только железную дорогу пересечь.

– Слушай, лейтенант, – так же тихо ответил Сорокин. – Ты молодец, хорошо мыслишь. Из тебя выйдет хороший генерал, если мы все доживем до этого. Но ты никогда не станешь генералом, если не научишься относиться к приказам как к самому главному закону твоей жизни. Есть приказ, и значит, ничего больше в твоей жизни нет. Тем более на войне.

– Но ведь я и выполняю приказ, товарищ майор, – горячо заговорил Соколов, – я ведь и думаю, как его лучше выполнить…

– Нет. Не о том ты думаешь. Ты думаешь, как сохранить людей, как в живых остаться. И в этих своих мыслях ты готов уже и о приказе забыть, и о том, что за ним стоит, за этим приказом. Ты думаешь о жизнях трех десятков людей, что идут за тобой, а цена вопроса, которая стоит за этим заданием, может стоить тысячи жизней, десятки и сотни тысяч.

– Как это? Мы же должны только генерала Казакова переправить за линию фронта…

– А я не знаю, и ты не знаешь. И не положено нам знать. Нам положено выполнить приказ, а он гласит: «В течение трех суток выйти в точку, откуда в последний раз рация штаба корпуса выходила в эфир». Все. В течение трех суток. И не положено тебе знать, почему именно трех, а не двух с половиной или пяти. Ты думаешь, какой-нибудь командир дивизии не думает о своих бойцах, когда получает приказ контратаковать в лоб, без подготовки вражеский танковый корпус? Он знает, что дивизия погибнет в течение нескольких часов, но он выполняет приказ. Возможно, что ему отдали глупый приказ какие-то паникеры в штабе армии. А может быть, эта атака и гибель остатков его дивизии, в которой и бойцов-то осталось не больше полутора тысяч, спасет жизни сотни тысяч, спасет армию от прорыва именно в этом месте и в это время вражеского танкового клина. Не выполни командир дивизии приказ – и все. Смерть армии, немцы выходят напрямую на Москву – и перед ними никого. Некому больше остановить. Вот так бывает на войне, когда смерть горстки людей, просто выполнивших приказ, спасет положение на фронте.

– Но… – Сколов ошарашенно смотрел на майора, выглядевшего сейчас очень усталым, и хлопал глазами. – Да, вы, конечно, правы…

– Не «конечно» прав, я просто прав. Без всяких оговорок.

Алексей опустил голову. Сказанное майором было понятно, слишком понятно и пронзительно, как блеск отточенного клинка. Ты любуешься им и боишься его, потому что одно движение, и… Так и высказанное Сорокиным было простым и ясным, но до дикости страшным. И ведь понятно, что майор прав. Но правда была страшной для понимания парня, которому едва исполнился 21 год. Майор стоял и смотрел на молодого младшего лейтенанта, и ему было жаль этого паренька. Честного, горячего, беззаветно любящего свою родину, но не зачерствевшего еще сердцем, не научившегося посылать своих подчиненных на смерть.

– Выступаем через час, – сказал майор. – Соберитесь, возьмите себя в руки, товарищ младший лейтенант. Подумайте, как лучше всего осуществить прорыв. Здесь я вам помочь советом не могу. Только ваш опыт и талант танкиста помогут.

Соколов машинально отдал честь и отошел от Сорокина. Он шел по маленькому лагерю их группы, а в его голове молотом стучала мысль, что так быть не должно. Так быть не может. Это нечестно, нечестно по отношению к тысячам, десяткам тысяч и сотням тысяч солдат. Они люди, не масса! Сколько их легло за эти недели. Легло именно как масса без лиц, без фамилий. Сколько неизвестных могил уже осталось на всем пространстве от линии фронта до западной границы. А сколько их будет еще. Нет! Нет! Не может быть выполнение приказа таким бесчеловечным. А война вообще человечна?

Обойдя лагерь, Алексей снова вернулся к своему танку и остановился, прижавшись горящим лбом к холодной броне. Рядом появился Бабенко.