Танкисты - [24]

– Так вот я и хотел предложить, – вставил побледневший Соколов, испугавшись, что его не станут слушать, обвинят в трусости, некомпетентности и отстранят от участия в операции. – На краю леса я видел пять или шесть подбитых немецких колесно-гусеничных бронетранспортеров. 251-е «Зондеркрафты» – наши бойцы их «ханомагами» называют. Надо посмотреть, в каком они состоянии, может, три штуки из них удастся восстановить. Они берут кроме экипажа на борт десять пехотинцев. На двух два отделения, третий с бочками топлива для танков. Так мы хоть в одну сторону доедем на своем горючем. А третье отделение – на мотоциклы. Они будут у нас выполнять роль мобильной разведки впереди.

– Слушайте, а ведь в случае чего мы и за немцев можем в их тылу сойти, а? – оживился полковник. – Молодец, лейтенант!

– Слишком много всего! – проворчал майор. – Три танка, три бронетранспортера, пять мотоциклов. Шум, гам и треск моторов, а мы должны как кошки пройти. Незаметно. А тут целая рота армейская уже получается.

– Горючее, – стал многозначительно загибать пальцы полковник, глядя на майора и попыхивая папиросой в углу рта, – взвод автоматчиков для огневого боя и поддержки танков. Можно и на конях верхом, как в Гражданскую. Эскадроном! Да только это до первого пулемета немецкого. Нам ударно-штурмовая группа нужна, иначе не прорваться. А прорываться придется с боем. И туда. И назад.

– Приказ Москвы, – тихо напомнил о чем-то майор, и полковник хмуро замолчал.

Соколов не понял этой недомолвки, и только на следующее утро перед самым выходом в рейд он узнал от комбата, что у руководства группы есть еще один приказ. Генерал не должен попасть в руки врага. Есть сомнения в Москве насчет генерала Казакова. Близок он был в свое время к маршалу Тухачевскому. Именно Тухачевский Казакова продвигал по карьерной лестнице. Этот приказ был и на тот случай, если комкор откажется бросить своих людей, оставить на попечение своего заместителя и вылететь в Москву на самолете, который за ним прибудет.

Алексей неторопливо шел между деревьями во взвод. Надо отдохнуть, надо обязательно хоть немного поспать. День будет напряженный, может быть, даже бой. Завтра будет нужна свежая голова. Но спать не хотелось, одолевали сомнения. Собственно, как всегда и бывает перед боем. Это потом все отойдет на второй план, а сейчас думалось о многом, многое вспоминалось. И военного, и довоенного. Внутри мир уже разделился на «до войны» и «после войны». Два совершенно разных мира, таких непохожих, как будто все это из разной жизни разных людей. Алексей понимал, что и он теперь другой человек, не такой – каким был прежде. И мир теперь изменится до неузнаваемости. Он уже тоже не будет прежним.

– Такой мир изуродовали, сволочи! – прошептал Алексей с чувством и зло сплюнул под ноги.

К его удивлению, во взводе не спал только экипаж его командирского танка. Сидя возле «тридцатьчетверки» на сложенном брезенте, танкисты тихо о чем-то говорили. Был слышен мягкий южнорусский говор Семена Михайловича, который что-то рассказывал об отдыхе в Крыму с женой. Логунов солидно поддакивал и добавлял веские аргументы о пользе отдыха всей семьей. Коля Бочкин беспечно посмеивался, кидая камешками в гусеницу танка. Молчал только один Омаев, лежавший на спине и, подложив руки под голову, смотревший в небо, видневшееся между кронами деревьев.

Увидев появившегося из темноты командира взвода, первым вскочил на ноги Логунов, попытавшись в соответствии с уставом подать команду «смирно» и доложить о порядке в подразделении. Но Соколов остановил его.

– Сидите, сидите, товарищи. Отдыхайте. – Алексей присел рядом с танкистами на брезент и откинулся спиной на ствол березы. – Почему не спите? Завтра у нас марш на неизвестное расстояние. День будет тяжелым.

– Не спится, – за всех ответил Бабенко. – Вот сидим, вспоминаем. Сейчас бы картошечки испечь, да костер вы запретили разводить.

– А можно и НЗ добить! – с готовностью встрепенулся рядом Бочкин.

– Спать ложись, – с укором прогудел голос Логунова. – Когда спишь, есть не хочется. НЗ не дураки придумали. Он знаешь как порой выручает? А то и жизнь спасает в критической ситуации. Голодный солдат – плохой солдат.

– Вы бы лучше пример брали с Омаева, – сказал Алексей. – Спит человек, сил набирается.

– Я не сплю, – тут же ответил горец. – Я на звезды смотрю.

– Зазнобу свою вспоминает! – хихикнул Бочкин. – Не, товарищи, вы как хотите, а я на войне зарекаюсь влюбляться. Это ведь ты в бой идешь, тебя черт знает куда посылают и неведомо когда вернешься, а она там, может, с доктором обнимается. Доктора они знаете какие!

Омаев вскочил так, как будто его пружиной подбросило. Он мгновенно оказался возле Бочкина и схватил его руками за ворот гимнастерки. Тряхнув парня так, что у того зубы клацнули, он зло прорычал ему в лицо:

– Если ты еще раз с такими намеками при мне или без меня про Людмилу будешь говорить, я из тебя душу вытрясу!

– Отставить! – От неожиданности и негодования у Алексея сорвался голос.

Но тут вмешался Логунов, положивший руку на плечо Омаева, и отодвинул Бочкина в сторону.

– Как дети, ей-богу, – снисходительно сказал сибиряк, а потом аккуратно, но ощутимо отвесил Бочкину подзатыльник. – Оболтус ты, Колька. И трепач.