Танкисты - [3]

Шубников сам смолоду был кавалеристом, любил конницу. Да и теперь еще часто, обходя танковый строй, он вспоминал своих лошадок той поры, когда служил начальником дивизионного конезапаса, — умных, красивых, выхоленных, подобранных по мастям. Первое время ему тоже не очень-то нравилось у танкистов. И расхожую танкистскую поговорку «Порядок в танковых войсках» он воспринял, скорее, иронически: какой уж там порядок? Но потом привык, да и порядок стал другой. Может быть, оттого, что в танковые войска пришло много кавалеристов.

Перед войной снова начали создавать мехкорпуса — большие, трехдивизионного состава. Шубников, уже полковник, был назначен командиром танковой дивизии. Но скомплектовать дивизию как следует не успели, хотя танки стали поступать хорошие — тридцатьчетверки.

В мае в дивизии было три батальона таких танков, остальные — БТ и Т-26 — верткие, даже прыгать умели (в тридцать шестом Шубников сам занял первенство в округе по этим прыжкам), но броню имели тонкую, да и пушечка слабенькая.

В августе в ходе боев мехкорпус расформировали — его практически уже и не было, остались лишь номер, штаб, отдельные подразделения, вырвавшиеся из окружения под Киевом. Раненого Шубникова отправили в Москву. После госпиталя несколько недель он работал в Главном автобронетанковом управлении Наркомата обороны, и как раз ему довелось участвовать в расформировании механизированных корпусов. Вместо них и танковых дивизий формировались танковые бригады.

Было не очень-то приятно своими руками делать это, но Шубников понимал: обстоятельства вынуждают.

Просто очень мало танков, их не хватило бы на корпуса и дивизии. Бригады можно было сформировать из тридцатьчетверок, а это кое-что значило в ту грозную пору.

В госпитале опять встретил старого дружка-кавалериста Ковальчука: лежали в соседних палатах.

— Ну что твои танки? — хитро улыбаясь, спросил Ковальчук, теперь уже генерал-лейтенант.

— А твои кони?..

— Они себя еще покажут.

— А танки уже показали.

— Где?

— Да у немцев.

— Это точно. Степь и мертвые кони. Картина, Микола, не приведи бог!..

Но шло время, и под Тулой зимой бригада полковника Шубникова — сорок пять танков — искусно маневрировала и наносила по врагу чувствительные удары. Он раздумывал тогда: «Под Луцком я имел почти двести танков и мало что мог сделать, а здесь полсотни машин, и немцы с ними считаются, на рожон не лезут. Почему?» Как-то спросил Шубников об этом у давнего сослуживца по Белорусскому военному округу генерала Баринова, приехавшего к нему в бригаду из Генштаба. Тоже бывшего конника.

Они сидели в избе за тесовым столом и ели оладьи, испеченные хозяйкой — маленькой старушкой в черном траурном платке.

— Научились, Николай Егорыч, — ответил на его вопрос генерал. — Подожди, скоро ты получишь хозяйство побольше, чем твое теперешнее.

— Спасибо, Никита Игнатьич. Значит, и у вас там считают, что без крупных танковых соединений эту войну не одолеть. Но надо, чтобы туда входили не одни танки, нужны и пехота на колесах, своя артиллерия, свои саперы.

— Правильно вопрос понимаешь, — сказал генерал.

И вот теперь, в конце второго военного года, у Калача, у Советского, у Серафимовича, в донских степях рвут и кромсают немцев наши танковые и механизированные корпуса. Шубников знал, что именно они, эти корпуса, находятся в остриях стрел, далеко охвативших Сталинград. Да и он здесь, в этих угрюмых лесах, в бездорожье, тоже вводит в прорыв махину танков, автомобилей, пушек, «катюш» — махину, именуемую механизированным корпусом.

Шубников про себя усмехнулся. Вспомнил, что Ковальчук сейчас где-то под Воронежем командует конно-механизированной группой: значит, и ему пришлось на старости лет понюхать бензина да солярки.

Впрочем, и сам Шубников был причастен к созданию крупных механизированных соединений.

После зимнего контрнаступления под Москвой его танковую бригаду отправили на формировку.

А весной Ставка решила возродить танковые корпуса, но иного, чем до войны, состава — три танковые и одна мотострелковая бригады, а также части усиления, артиллерия, минометы, «катюши». Шубникову присвоили звание генерал-майора танковых войск и назначили командиром формирующегося танкового корпуса. Но танки, занаряженные с Урала, еще не прибыли под Владимир, где формировался корпус, и у Шубникова оказалось, впервые с начала войны, свободное время, когда он мог по-настоящему осмыслить то, что пережил за эти тринадцать грозных месяцев. А пережил он многое — и раскаленный июль под Новоградом-Волынским, горящие танки, свои и немецкие, и страшные дни и ночи боев на Днепре, и выход из окружения под Харьковом, уже без танков, госпиталь, а потом зимние бои под Москвой, когда полученные прямо с завода, с колес, тридцатьчетверки явно показали свое решительное превосходство над боевыми машинами танковой армады знаменитого Гудериана — его книгу «Внимание, танки» Шубников читал в переводе еще до войны. В ноябре Гудериану не удалось ворваться в Тулу и охватить Москву с востока и юго-востока. В декабре его дивизии были не только остановлены, но и отброшены Западным фронтом, которым командовал Г. К. Жуков, — фланговый танковый таран провалился. Да и другие танковые знаменитости рейха, уверенные после летних боев в несокрушимой мощи своих танковых колонн, — генералы Гепнер и Гот — почувствовали под Москвой железную стойкость нашей обороны и силу контрударов танковых бригад, вооруженных тридцатьчетверками.