Танки решают все! - [203]

Вертя пальцами папиросную коробку, Сталин осведомился равнодушно, какими силами располагают военные группировки на территории Германии. Ответил ему Рундштедт, назвавший цифры, уже известные советской стороне: Совету командиров подчинялось чуть больше миллиона солдат и большая часть Люфтваффе, у нацистов было три танковых корпуса, хотя оставалось немного меньше личного состава. Еще тысяч семьсот находились в подчинении Моделя и до двух миллионов стояли по периметру германских границ, не примкнув ни к одной из сторон.

— Беда в том, что войска Зеппа и Далюге рвутся в бой, они считают нас предателями, — было видно, что Гальдеру нелегко делать такие признания. — Они готовы продолжать войну, воевать против всего мира до последнего немца. Те войска, которые подчиняются нашему командованию, морально сломлены. Офицеры и солдаты хотели бы поскорее закончить войну и не стрелять ни в русских, ни в немцев. В соединениях начался разброд, растет дезертирство, падает дисциплина.

Примерно то же самое творилось на фронте у нас в 17-м, — подумал Сталин. Подержать бы их немного в блокаде — армия разбежится, страна развалится, и можно голыми руками брать. Но есть опасность, что эсэсовцы выиграют еще одно сражение, и тогда миллионы «фельдграу» примкнут к победителям. И перед нами снова встанет прежняя Германия, вдвое опаснее, чем прежде.

Спокойным голосом он произнес условия советской стороны: Совет командиров признает верховной властью правительство «Свободной Германии» во главе с премьер-министром Тельманом, в таком случае Красная Армия поможет своим германским союзникам подавить фашистский путч. Кроме того, Совет командиров должен был отдать приказ о прекращении военных действий окруженным в Прибалтике войскам группы армий «Север».

— После победы фашистская партия, безусловно, должна быть запрещена, — продолжал монотонно перечислять Сталин. — Это требование согласовано между всеми союзниками. Уверен, что вы также хотите того же. Другое условие Объединенных Наций — Германия не может оставаться в границах, достигнутых в результате завоеваний. Через несколько лет после капитуляции в Германии должны быть проведены свободные выборы с участием всех политических партий — кроме тех, кто запятнал себя сотрудничеством с Гитлером. Мы видим Германию демократической и миролюбивой республикой, возрождающей давние традиции русско-немецкой дружбы.

— Это замечательно, — перебил его Клюге. — Какие границы вы считаете справедливыми для послевоенной Германии?

Вопрос был из самых главных. Черчилль предлагал вернуть Германию в пределы 1937 года. Формально это было справедливо, но немцы неизбежно обидятся, снова родится реваншизм, а там и новая война не за горами. К тому же Сталина всерьез волновала проблема Франции. Уже понятно было, что в придачу к двум Италиям после войны получатся две Франции: Франция де Голля и Франция Тореза. Очень важно было, чтобы Париж вошел именно в Восточную Францию.

— Австрия должна стать самостоятельным государством, — провозгласил Сталин. — Тем самым удовлетворяется требование о расколе Германской империи на Австрийскую и Германскую республики. Вопрос об Эльзасе и Лотарингии решится просто: фельдмаршал Модель сдает Париж советским войскам и отступает в Эльзас. В случае сдачи Парижа войскам де Голля мы не станем настаивать на сохранении германского суверенитета над Эльзасом и Лотарингией. Вопрос о Судетах и границе с Польшей должен рассматриваться с участием заинтересованных сторон.

Такое решение вполне устраивало генералов, Гудериан признался:

— После бомбардировки, уничтожившей Лейпциг, немецкое командование предпочитает иметь дело с Москвой, но никак не с англосаксонскими варварами. Нас, однако, беспокоит, согласятся ли западные страны с той договоренностью, которая достигнута сегодня.

— Согласятся, — успокоил его Сталин. — Они слишком заинтересованы в нашей помощи против Японии. До середины следующего года союзники будут согласны на все.

Оставался еще один вопрос, очень тревоживший господ генералов: они слышали, что решением Объединенных Наций многие немецкие полководцы будут объявлены военными преступниками. Сталин успокоил их, перефразировав покойного рейхсмаршала:

— Здесь я решаю, кто военный преступник, а кто — нет.

Они обсудили несколько технических моментов вроде передачи Советскому Союзами кораблей Кригсмарине, после чего Сталин предложил участникам переговоров отметить согласие небольшим банкетом. Спустя полчаса в штабы фронтов была отправлена шифрограмма — готовиться к совместным действиям с дружественными частями и соединениями Вермахта.

Перед рассветом в расположение бригады вышел пожилой крестьянин из деревни Мозердорф, а с ним — парнишка-белорус, которого еще два года назад угнали батрачить в Германию. Через этого пацана, неплохо говорившего по-немецки, крестьянин попросил не бомбить Мозердорф, потому что в их деревне эсэсовцев нет, только немного пехотинцев, да и те воевать не хотят, готовы сдаться, если русские обещают не убивать. Он добавил, что танковая часть СС стоит в соседней деревне Вайнау.

— Точно СС? — Часов прищурился.