Танго смерти - [11]

— А мне понравилось, — Генрих с горящими глазами осматривал небо, словно хотел, чтобы на них снова напали. — Понравилось! Жаль, что ты его не сбил. Проклятые арабы, мы им еще покажем!

— Во дурак, — Саша покрутил пальцем у виска. — Ты хоть одного араба в жизни видел? Что они тебе сделали?

— Ну, надо сказать, что первый араб, который увидел нас, оказался не очень-то дружелюбным, — усмехнулся молчавший до того Давид. — Если они все так реагируют на появление евреев, скучать нам точно не придется. И мечты нашего юного друга сбудутся — мы попадем на войну.

— Вот этого я и боюсь, — сплюнул за борт Саша. — С такими мы точно войну не пропустим, — он мотнул головой в сторону верхней палубы, где стоял Цви.

На следующий день, ближе к вечеру, впереди показалась суша. Всезнающие мальчишки как-то пронюхали о скором прибытии наместо и торчали на носу вглядываясь в горизонт. Но и взрослым на месте не сиделось, они нет-нет да и посматривали туда, где должна была показаться Эрец Исраэль. Проступившую вдали темную полосу трудно было с чем-то спутать и вскоре все пассажиры радостном возбуждении переговаривались на разных языках, указывая на приближавшуюся сушу. Путешествие подошло к концу. Когда пароход встал на рейде, уже темнело.

— Это что? Хайфа? — спросил Генрих, показывая на залитую огнями полоску берега. Неразлучная четверка стояла у борта.

— Тель-Авив, — сказал Мозес. — В Хайфе гора. А здесь, как видишь, ровно.

— Ты раньше бывал в Палестине? — поднял брови Давид.

— Да, в молодости. Старший брат заболел сионизмом, ну а я вслед за ним, — объяснил Мозес. — Иврит учили, в лагеря летние ездили — в Германии много таких было. Ну а один раз сюда поехали, полгода прожили.

— Ого! И ты не остался? — спросил Генрих.

— Нет. Климат тут паршивый. Воды мало, болота, пустыня, жара летом страшная, — сказал Мозес.

— А сейчас тогда чего приехал?

— А, — Мозес махнул рукой. — Обстоятельства…

— Интересно, почему поменяли пункт назначения, — задумчиво произнес Давид.

— Британцы не вывели свои войска из Хайфы. Там военный порт и они объявили, что пока не выйдут, Хайфа закрыта, — объяснил Саша. — Так капитан сказал.

— А… А мы сегодня же сойдем на берег? — Генриху не терпелось поскорее покинуть пароход.

— Это вряд ли, — Саша глянул на приплясывающего Генриха и пояснил: — Нас же принимать-оформлять надо. Все работники пера и чернил уже небось давно отдыхают. Так что придется потерпеть до завтра.

Саша оказался прав. Поманеврировав на рейде, корабль занял отведенное ему место, спустил пары и отдал якорь. Впервые за две недели пассажиры наслаждались тишиной. С берега долетала музыка, в бинокль можно было разглядеть ярко освещенную набережную.

— Гуляют, будто и войны нет, — усмехнулся Давид, глядя на сверкающие огнями кафе и рестораны и фланирующую публику.

— Погодите, еще немного и мы тоже будем там гулять, — сказал Мозес и непроизвольно сглотнул. — Отбивную хочу. И коньяка с лимоном.

— Отбивных ты здесь не найдешь, — сказал Саша. — Вряд ли здесь держат свиней.

— Да, об этом я не подумал, — Мозес пригорюнился, но тут же нашел выход: — Зато тут наверняка подают баранину!

Последнюю ночь на корабле Генрих почти не спал. Все уже давно храпели, а он все никак не мог заснуть, ворочался, думал. Он внезапно понял, что то, что ждет его на том берегу, будет иметь мало общего с тем, что было до того. Надвигающаяся неизвестность пугала, заставляла чаще биться сердце. Неизвестность — и надежда на лучшее, светлое. Еще призрачное и неосязаемое, но порой кажущееся единственно реальным в ставшим зыбким и неопределенным мире. Пугало то, что его новые друзья этой надежды не разделяли. Они старше, может быть — Генрих с трудом признавал это, умнее. Может, они видят что-то, чего не видит он? Генрих заснул под утро, когда через грязный иллюминатор забрезжил рассвет. Разбудил его шум машины. Ему показалось, что он проспал всего лишь мгновение, но взглянув на часы, он увидел, что уже восемь утра.

— Ну, вот и все, — Саша, уже одетый, увидел, что Генрих проснулся и стал его поторапливать. — Одевайся и пойдем наверх.

На палубе было не протолкнуться. Все население парохода собралось посмотреть, как судно будет входить в порт. Только на носу, у кабестана, было пусто — выстроившись цепочкой, матросы отогнали пассажиров. Пароход, стуча машиной, разводил пары. Капитан рявкнул в рупор что-то неразборчивое, и якорная цепь стала с лязгом наматываться на кабестан. За кормой забурлила вода, пароход содрогнулся и медленно пошел вперед. Впереди него, в паре кабельтовых, дымил небольшой катерок. Следуя за ним, пароход неторопливо вошел в акваторию порта и проследовал к причальной стенке. Медленно развернувшись, он стал сближаться с берегом. Когда до стенки оставалось совсем чуть-чуть, матросы стали перебрасывать ждущим на берегу портовым рабочим причальные концы. Одетые в оранжевые жилеты рабочие надевали их на причальные тумбы. Натянулись тросы, и борт парохода мягко ударился о вывешенные вдоль стенки кранцы. Пассажиры разразились радостными криками, многие обнимались, были такие, что плакали.

Различные формальности и сверка списков заняли еще несколько часов. Генрих весь измаялся, ожидая, пока их наконец-то выпустят с парохода. Наконец с проверкой покончили, и пассажиры стали небольшими группами сходить на берег. Неразлучная четверка сошла среди последних.