Танец змей - [68]

– Не подходи! – взревел я, и когда они просто захохотали и, нимало не смутившись, бросились вперед, чтобы схватить меня, как малое дитя, я преисполнился жгучей ярости.

Я выстрелил в потолок – эти двое инстинктивно прикрыли лица, а я метнулся вверх и, не оглядываясь, дважды выстрелил в их сторону.

Когда я достиг третьего этажа, ноги у меня горели. Я снова пробежал мимо своей комнаты и помчался к черной лестнице. Оттуда выступила огромная тень: Харрис – с оружием наголо и настороженным взглядом желтоватых глаз. Он потянул меня за локоть на узкую лестницу в тот самый миг, когда позади послышались голоса и топот бегущих ног.

Мы бросились вниз, с каждым шагом на лестнице становилось все темнее и темнее, пока единственным, что можно было различить, не остались лишь очертания плеч Харриса. Затем я услышал треск дерева и звон металла – он пнул какую-то хлипкую заднюю дверь, – и пространство впереди залил тусклый лунный свет. Увидев перед собой обледенелый двор, я, не помедлив ни секунды, побежал.

Ноги скользили в снежной жиже, и я чуть не потерял равновесие, но Харрис поймал меня за воротник и удержал от падения. Он решительно потащил меня в сторону конюшни и пинком распахнул ближайшую дверцу – старые доски брызнули щепками, словно сухая галета – крошками.

Я опознал убогую лошаденку, которую мы с Шефом купили тем же самым утром, – бедное животное было напугано и забилось в угол. Харрис запрыгнул ей на спину, и ноги ее на миг подогнулись под его весом. Я хотел возразить, но Харрис стиснул мою правую руку – да, ту самую – и дернул меня вверх.

Я завопил от боли, но, кое-как взобравшись на лошадь, уцепился за его пояс. Он тут же пришпорил клячу, и животное галопом поскакало в сторону проулка.

Когда мы пересекали двор, из черного хода выскочил Шеф и рванулся ко мне, выпростав руки, чтобы стащить меня вниз.

Мне не потребовалось особой ловкости, чтобы врезать ему точно в нос, отчего абсурдные усы его густо оросило кровью.

И пока Харрис гнал лошадку прочь оттуда, а полы моего пальто развевались на ледяном ветру, я понял, почему Макгрею так нравилось раздавать тумаки.

27

Несколько минут мы мчали во весь опор, петляя по узким улочкам Йорка.

Нас окружали каркасные дома эпохи Тюдоров с нависающими над дорогой верхними этажами и решетчатыми окнами, и с каждым шагом хрипевшей от натуги лошади мы, казалось, все глубже погружались в многовековое прошлое.

В отсутствие уличных фонарей ориентироваться мы могли лишь на свет каминов и свечей, исходивший из окон здешних густонаселенных домов, и за каждым углом я опасался увидеть шайку ведьм в плащах до пят, вооруженных зелеными факелами.

Стоило мне подумать об этом в очередной раз, как раздалось карканье ворона. Я задрал голову и увидел, что тот летит прямо над нами.

Сердце мое замерло, а птица скрылась за остроконечными крышами.

Как они нас нашли? Кто из нас троих ненароком выдал свой маршрут? Макгрей, Кэролайн или я сам? Означает ли это, что йоркские ведьмы уже сбежали отсюда? Еще одна порция вопросов для моей и без того сбитой с толку головы. Я вспомнил послание Макгрея: «Люди П-М опасны. Они предадут нас». Что он имел в виду? Откуда он об этом узнал? Вдруг это ловушка? Мог ли кто-то подделать почерк Макгрея? Что, если Харрис везет меня на верную смерть?

В тот момент, когда я поежился от этой мысли, Харрис направил лошадь в темный проулок, спешился и помог мне спуститься. Он что-то буркнул извиняющимся тоном, когда увидел, что я сжимаю перевязанную руку.

– Все нормально, – пробормотал я, стараясь не выдать своих внезапных сомнений в его преданности. – Ты… ты сделал, что должен был.

Лошадь мы оставили в проулке – бедное животное пыталось отдышаться, выпуская клубящиеся облачка пара, – и дальше зашагали пешком. Доставать карту не было нужды, ибо Харрис шел быстро, уверенно сворачивая то тут, то там.

Я же, напротив, постоянно оглядывался по сторонам, опасаясь услышать голоса Шефа и Боба или обнаружить их высокие фигуры за очередным поворотом. Следил я и за каждым движением Харриса в страхе, что он, стоит нам свернуть в какой-нибудь темный уголок, достанет кинжал и перережет мне глотку. Когда мы наконец достигли кривой улочки под названием Гудрамгейт, нервы у меня были уже ни к черту.

Вскоре показалось и «Братство садовников». Вывеска паба, вся в трещинах и выцветшая за десятки лет под ветрами и дождями, поскрипывала на морозном ветру.

Это было здание шестнадцатого века: потемневшие дубовые балки, сотни лет поддерживавшие верхние этажи, прогнулись, лепнина и эркерные окна, нависавшие над дорогой, казалось, грозили вот-вот рассыпаться в прах.

И, судя по всему, это было единственное бойкое место на улице: за запотевшими окнами двигались бесчисленные силуэты, но голоса звучали тихо и спокойно – ничего общего с криками и гоготом, которые я неизменно встречал в «Энсине Юарте» в Эдинбурге.

Харрис толкнул входную дверь, и нас окатило жарким влажным воздухом, насыщенным запахами выдохшегося пива, закисших солений и множества человеческих тел. Впрочем, закашлялся я вовсе не из-за этой вони, а из-за густого тошнотворного дыма, витавшего внутри.