Танец змей - [64]

Благо всего через несколько минут нас высадили на другом берегу, прямо перед Йоркским замком – изрядно громкое название для средневековой груды известняка, которая по-прежнему использовалась в качестве главной тюрьмы графства. Мы поехали вдоль его внушительной стены, покрытой копотью, а сверху для контраста присыпанной снегом. В глубине замка, затмевая своим ростом сторожевые башенки, высился старый донжон – башня Клиффорда, если верить пометкам на карте. Древние стены его, округлые и изъеденные временем, навели меня на мысль об исполинском улье на вершине заснеженной горы.

Затем мы свернули влево, в самое сердце Йорка.

– Правь вперед и никуда не сворачивай, пока я не скажу, – приказал я Бобу.

На карте Кони-стрит выглядела широким трактом – одной из крупнейших артерий города. В действительности же это была грязная и смердящая улочка, гораздо у́же самого тесного участка Королевской Мили в Эдинбурге. Несмотря на то что улица была вымощена каменными плитами, она утопала в таком количестве навоза и снежной жижи, что местами казалось, будто мы едем по голой земле.

Завидев слева небольшую вывеску гостиницы «Джордж» – та висела прямо над закопченной керосиновой лампой, в которой приходилось поддерживать огонь даже в дневное время, – я обрадовался.

– Приехали, – сообщил я Бобу. Он затормозил точно под лампой, и мы с Шефом выскочили из пролетки.

По обе стороны парадной двери колонны, маленькие и довольно пошлого вида, подпирали еще два этажа красного кирпича. За мутными стеклами окон я разглядел старые занавеси, которые некогда были белыми, и даже небольшой участок потолка с осыпающейся лепниной.

– Заходим, быстро, – сказал Шеф и сунул мне мой чемодан, а Боб направил пролетку в узкий проулок, который вел во внутренний двор гостиницы и, судя по запаху, к стойлам.

Мы вошли в холл гостиницы – маленький и темный, весь в рассохшихся деревянных панелях и потертых зеленых коврах. Вокруг было достаточно чисто, но в воздухе стоял запах пыли и старого здания.

К стойке подошел дряхлый старик, согбенный и с до того обвислым лицом, что череп его, казалось, был на пару размеров меньше мешка из плоти, в котором был заключен.

– Желаете номер, джентльмены? – без лишних церемоний осведомился он с мощным йоркширским акцентом.

– Два, – поспешил ответить я, поморщившись при мысли о прошлой ночи (и чувствуя, как снимок с возлюбленной Шефа прожигает мне карман). Последний лишь фыркнул, когда старик выдал нам ключи. Едва они оказались у меня в руке, я приложил все усилия, чтобы в ту же секунду не броситься вверх по лестнице. Лицо меня, однако, выдало.

– Никуда не выходить, – приказал мне Шеф. – Дождемся здесь остальных, так что экскурсию придется отложить до следующего раза. – С этими словами он приподнял полу сюртука и коснулся рукоятки револьвера.

Это оказалось для меня достаточным поводом сунуть ключи в карман, подхватить чемодан и торопливо зашагать по лестнице.

Усталая, тощая как цапля горничная подметала мою комнату.

– Изволите уйти? – довольно грубо попросил я ее – терпение мое иссякло.

– Позже забегу, – ленивым тоном ответила она, живо напомнив мне говор Джоан – в подобном я ни за что не сознаюсь самолюбивой уроженке Ланкашира.

Едва она вышла, я опустил на пол багаж, запер дверь и оглядел свою пугающе тесную комнатушку – опять-таки довольно опрятную, но потерявшую вид за долгие годы без основательного ремонта. Узкое окно выходило на слякотный двор, где Боб как раз передавал наш кеб с лошадью парочке конюхов, с виду сильно недоедавших. Заметив его, я задернул шторы и поспешил к миниатюрному прикроватному столику, где разжег масляную лампу – та еще задача, если управляешься только одной рукой.

Как только пламя занялось, я вытащил проклятую фотографию, готовый спалить ее на этом самом месте. Я развернул ее и в последний раз (как мне тогда казалось) взглянул в лицо этой женщине.

И снова увидел манящий взгляд ее, вероятно, голубых глаз – взгляд лукавый и уверенный. Портрет выглядел скромно, но освещение и поза были подобраны со вкусом.

Что же с ней стало? Умерла? Против воли выдана замуж за другого? В счастливом браке с кем-нибудь другим?

Я перевернул фотографию и снова прочел надпись: Хильда, 1878.

Была ли это просто дата снимка, или она означала что-то иное? Возможно, год ее гибели? Платье на ней было старомодное, но определить год, когда носили именно такие, мне было не под силу. Карточка успела пожелтеть, присутствовали заломы, но опять-таки я не мог понять, сделали ли ее пять, десять или двадцать лет назад.

И тут, как будто сей маленький портрет меня околдовал, в голову мне закралась еще одна безумная идея.

Я сохраню его.

О важности его я все еще не имел ни малейшего понятия, но, как бы там ни было, в моих руках он имел куда большую ценность, чем в виде кучки пепла.

Оставалось лишь куда-нибудь его спрятать. Мне было неведомо, как поступит Шеф, если узнает, что я рылся в его вещах, или если поймет, что я каким-то образом прознал о том, что, вероятно, составляло один из самых тягостных отрезков его жизни.

Я огляделся в поисках места, подходившего для тайника – помимо чемодана и кровати. Осматриваясь, я решил, что следует записать и то, что я прочел в телеграмме, – пока не забыл. Я достал свой карманный карандаш и нацарапал на обороте фотографии то послание: