Танец змей - [39]

И немедленно пожалел о своей спешке.

14

Оставшись в одиночестве посреди большой комнаты, я внезапно растерял все мысли.

Не знаю, разыгралось ли у меня воображение или сквозь какую-то невидимую щель в стене подул сквозняк, но что-то здесь тихо шуршало. Этот звук напомнил мне тот шелест, какой слышишь, приставив ухо к раковине, только глуше – как нескончаемый вздох. И, несмотря на то что в небольшом камине потрескивал огонь, мне стало очень зябко.

И впереди, в двух шагах от меня, сидела мисс Эми Макгрей, Фиалка, источник всех бед Макгрея.

Выглядела она почти так же, как в тот день, когда я впервые ее увидел – сидящую возле окна за маленьким столиком, в тонком белом платье.

Я сглотнул, вдруг осознав, что не дышу уже несколько секунд и каждая мышца в моем теле невероятно напряжена. Я попытался сделать шаг, но мои ноги отказались слушаться. Никогда, даже в моменты величайшей опасности, не случалось со мною подобного паралича. Видимо, такое чувство испытывает укротитель львов, когда впервые оказывается лицом к лицу со своим зверьем и ни сетка, ни прутья клетки не отделяют его от животных.

Я с усилием вдохнул, и ароматы лаванды и ромашки, заполнявшие комнату, слегка приглушили мое волнение. Нога моя наконец-то сдвинулась с места – не могу передать, каких усилий это потребовало.

Обходя мягкое кресло, я получше рассмотрел девушку.

Все та же алебастровая кожа, мягкие черты лица, остренький носик и тонкие губы, как те, что рисуют на фарфоровых куколках. Темные волосы ее, видимо, совсем недавно уложили в косу, а шея, длинная и стройная, была вытянута в струну.

В глазах ее, однако, отражалось нечто иное.

Большие, как у Макгрея, но обрамленные длинными ресницами, они были темно-карими, почти черными. Обычно она смотрела в упор на какую-то невидимую точку на некотором расстоянии от нее – но только не сегодня. Зрачки ее подрагивали, словно ей не удавалось остановить их на том призраке, которого она разглядывала. Вокруг глаз ее появились мелкие морщинки, кожа припухла и потемнела. То были не синяки, вызванные недосыпом, но последствие того, что не один месяц она провела в постоянном напряжении.

Макгрею я бы такого не сказал, но состояние ее, судя по всему, ухудшалось. Прежде она напоминала мне пустой сосуд; теперь же больше походила на клубок нервов, заколотый булавками – чтобы не разматывался. До этого момента мне не приходило в голову, что она, возможно, пребывает в вечной безмолвной муке.

– Доброе у… – я откашлялся, – доброе утро, мисс Макгрей.

Как и ожидалось, она не ответила и даже не взглянула на меня. Но, похоже, ощутила мое присутствие. Мои слова еще сильнее взволновали ее – жилы у нее на шее вдруг натянулись до предела.

Я поискал глазами, где бы присесть. В Эдинбурге возле ее столика стояло еще одно кресло. Но не здесь. Здесь ее никто не навещал.

У стены нашелся деревянный стул с корзиной, полной всякой галантереи, поверх которой лежала незаконченная вышивка. Все катушки были подписаны именем «Дженнингс». Я снял корзину со стула, чтобы поставить ее на пол и освободить себе место, и в этот момент на свету блеснули ножницы и подушечка с иголками. Кто оставляет такие вещи в пределах досягаемости сумасшедшей девушки?

Я перенес стул поближе к столику и сел. Лишь тогда я заметил, что руки ее, сцепленные на коленях, беспрестанно дрожат. Я в сотый раз отчаянно пожалел ее – в начале мая Фиалке должно было исполниться двадцать два года, но в лечебницах она безвылазно жила с пятнадцати. Почти семь лет бесценной юности, проведенных в таком состоянии. И сколько еще впереди?

Бросив взгляд в окно, я набрал в грудь воздух. Из комнаты Фиалки открывался роскошный вид на дорогу, песчаную отмель и море за ней.

– Вот бы вам быть по ту сторону. – Эти слова сами сорвались у меня с языка. – Играть в снежки. Выбирать платья для грядущих рождественских балов. Наставлять брата, чтобы сдерживал отрыжку на светских мероприятиях…

Удивительно, но я улыбался, хотя слезы так и подступали к глазам.

– А не здесь, – пробормотал я. – Не сидеть здесь взаперти, глядя в никуда, не слыша ничего… не видя никого.

Она слегка шевельнулась, чуточку отвернув от меня лицо. Казалось, что руки ее задрожали сильнее, но, возможно, это просто я пригляделся внимательнее.

Я снова болезненно сглотнул.

– Простите, что донимаю вас… этой болтовней.

Я выглянул в окно. На снегу все еще были видны следы нашего побоища. Чтобы увидеть все случившееся – как бедному санитару обожгли шею кислотой, – Фиалке всего-то и надо было отдернуть шторы.

– Происходит нечто… неприятное, – сказал я. – Как вы понимаете.

Понимает ли она, подумал я. Понимает ли она вообще хоть что-нибудь? От этой мысли я поежился.

– Надеюсь, вы не возражаете, – сказал я и, взяв чайник, налил себе немного чаю в ее чашку. Чай был горяч и крепок, но придать мне смелости он вряд ли был способен.

– Нам грозит опасность, – брякнул я, так и не подобрав слов получше. – Мне и вашему брату. Есть люди, которые хотят нашей… – Я с шумом втянул воздух. Внезапно на меня обрушилась вся тяжесть ситуации. Сама королева и ее самый высокопоставленный чиновник – оба не жалели ни сил, ни денег для одной лишь…