Танец теней - [6]

- Вы имеете в виду стихотворение «Шанс»? «Склоняюсь перед демоном мира… Этот чудовищный властитель наполовину идиот, дикарь наполовину…»

- И другие строки, в которых он слишком строго судит наших современников…

- Думаю, он чересчур высокого мнения о себе, - отрезал Петри-ниус. - Пусть сочиняет, что хочет, я готов проглотить самую горькую пилюлю.

- Поскольку у вас такой хороший аппетит, идемте ужинать, - пригласил Астольфо. - Мой нос подсказывает, что блюда готовы. Заодно потолкуем еще о вашей великой фреске.

Петриниус, как оказалось, был не прочь поговорить о себе. Между бесчисленными кубками с вином и увесистыми кусками мяса Пе-триниус охотно распространялся о любимой работе. По мере того, как он все больше увлекался, названия менялись. Иногда он называл фреску «Триумфальный марш справедливости против мерзости жизни», в другой раз - «Священная ярость, или Смотрите, кто мы есть на самом деле». Работа была его местью истории и жизни, которую он считал скорее преступлением, чем бедствием.

- Многие, вглядевшись в фигуры на стене, узнают себя и станут гневно завывать от бессильной ярости!

- Ваш шедевр будет исполнен страсти.

- Да-да, именно страсти! - вскричал Петриниус с набитым ртом, плюясь крошками баранины. - Я вложу в него всю боль своего сердца, всю точность руки и глаза.

- Но разве ваше творчество не действует на прототипы? - спросил Астольфо. - Из того, что приходилось слышать о Манони, я понял одну вещь: его искусство настолько мощно, что, когда он испытывает недобрые чувства к оригиналу, тот действительно заболевает. Говорят, некоторые - даже смертельно.

- Ба! - фыркнул Петриниус, глотнув вина. - Все это сказки! Старушечьи суеверия. И я вовсе не уверен, что Манони заслужил столь высокую репутацию. Я могу показать вам слабые места в его лучших работах.

- Значит, это неправда, что творчество художника может повлиять на здоровье модели?

- Это неправда, хотя многие мои собратья предпочитают поддерживать эту легенду. Однако что касается теней, все верно. Так получается, что портрет тени может повлиять на ее внешность, в хорошем или плохом смысле.

- Понимаю. Наверное, на результат действует страсть, владеющая художником?

- Отчасти. Однако, я вижу, ты пытаешься выведать мои секреты? Спасибо, я больше не голоден, не страдаю от жажды и потому удаляюсь.

- Может, я сумею соблазнить тебя сладким вином с островов Солнечного сияния? Свежей дыней?

- Прибереги свои манеры для другого случая, Астольфо. Я желаю тебе доброй ночи.

После резкого ухода Петриниуса, который, пьяно пошатываясь, размахивал молескиновым

[3] пакетом, унося фрагмент тени Маласпи-но, Астольфо предложил мне пройти в малую библиотеку и выпить перед сном. Там, за письменным столом, уже ждал Мютано, перед которым стояли графин с шерри и три маленьких бокала.

Несколько минут он оживленно беседовал с Астольфо на языке жестов, которого я не знал. Астольфо налил шерри, и мы молча выпили, после чего хозяин обратился ко мне:

- Итак, что нам удалось узнать сегодня вечером?

- Что Петриниус так и напрашивается на трепку. Его талант, столь высоко ценимый, когда речь идет о красках и холсте, тут же тает, стоит ему открыть рот.

- Да, он распознал в тебе безмозглого болвана и, признаюсь, попал в точку.

- Ничего, под вашим руководством, надо полагать, я приобрету необходимые лоск и остроумие и научусь вкрадчиво бормотать пустые комплименты. Вы еще будете гордиться своим созданием, - парировал я.

Должно быть, столь неожиданный сарказм застал учителя врасплох, ибо он не сразу нашелся с ответом.

- Замечаю, ты выгодно используешь свою внешность. Никогда не помешает казаться глупее, чем есть на самом деле. Люди склонны обманываться, и это можно обернуть к нашей выгоде.

Я кивнул. Его слова пробудили во мне надежду, что наше сотрудничество, пусть и ненадолго, но продолжится.

- Скажи, какие физические качества, по-твоему, способствуют силе творчества господина Петриниуса?

- Я поражен его манерами. Он весь состоит из ломаных, дерганых, резких движений. Изгибает под немыслимыми углами свое тело так же часто, как искажает немыслимыми гримасами лицо - и все же его рисунки безупречны до такой степени, что можно подумать, будто он создает их одним дыханием.

- Странно представить, что человек, который пьет вино, как воду, и громко чавкает, роняя крошки на стол, тот же самый художник, который создает гениальные картины. Взяв кисть, он разительно меняется.

- Он свивает и развивает кольца, словно гадюка в пламени.

- Да, и поэтому видит окружающее совсем иначе, чем мы. Заметил его глаза?

- Они разного цвета.

- Ярко-синий - наблюдателен и точен. Левый, оттенка стали кинжального клинка, был потерян в уличной драке. Ему приходится постоянно вертеть головой, чтобы видеть окружающее. Потеря зрения на один глаз дала ему преимущество в изображении теней.

- Значит, он приобрел ценное увечье.

- Вернее, сам сделал его ценным. Его увечья и чудачества тщательно культивируются. Дурные манеры и грубоватая речь, говорящие о независимом характере, свободном от низкопоклонства и подхалимажа, а также постоянная бравада повышают гонорары, которых он требует. Там, где иному приходится есть жаб, чтобы добиться милости сильных мира сего, Петриниус изрыгает яд - и получает признание. Его великая фреска в законченном виде будет считаться наиболее мощным памятником мизантропии. Многие в этом городе придут в бешенство, узнав на фреске себя. Если он к тому же изобразит их тени, несчастные вскоре придут к печальному концу. Полоска тени злодея Маласпино даст ему еще больше власти. Некоторые высокопоставленные персоны жестоко пострадают, увидев последнее произведение Петриниуса.