Танец со смертью, или Вернуться и простить - [12]

Перед ним стояла красивая молодая женщина, родная и в то же время очень далекая. Длинные светлые волосы аккуратно лежали на ее плечах, безупречную фигуру обтягивало изящное платье. На запястье – браслет, подаренный им Маше в честь ее двадцатилетия. Но главным было ее лицо: с пронзительными черными глазами, белой кожей и яркими губами. Необычайно красивое лицо, дышащее тайной, заставляющее всматриваться в него и не позволявшее оторвать от него взгляд.

– Папа, мне часто снится один сон, – вдруг сказала Маша, остановившись напротив отца, – будто какая-то черноволосая женщина заплетает мне косы. А потом я бегу к мальчику, подростку, он поднимает меня на руки и кружит… Мне становится так хорошо, что просыпаться не хочется.

– Ты никогда мне об этом не рассказывала…

Сергей Борисович быстро поднялся с дивана и тревожно посмотрел в сторону кухни, где его жена занималась приготовлением чая, мечтая, чтобы она скорее появилась в комнате. Валентина уж точно найдет, что ответить Маше, в отличие от него, растерявшегося от подобных слов, но еще больше – испугавшегося.

– Я не думаю, что это – просто сон, – медленно вымолвила Маша. – Мне кажется, что это – воспоминания. Только я не могу понять, каким образом они связаны со мной? Я помню голубое платье, которое было тогда на мне, помню смех этой женщины и ее темные глаза. Она целовала меня. А тот парень, он…

– Ты была еще слишком мала, чтобы все это помнить, – произнес Сергей Борисович – и оторопел от сорвавшейся с его губ фразы.

Маша прикрыла глаза и вдруг улыбнулась:

– Существует теория, что люди не помнят свое раннее детство. Все, что происходило с ними до пяти лет, покрыто туманом и так глубоко спрятано в подсознании, что до него невозможно добраться. Лишь наиболее яркие образы остаются в памяти – в виде картинок, которые впоследствии переплетаются с новыми впечатлениями, и уже невозможно понять – истина это или фантазия?.. Что ты имел в виду, отец, упомянув о моем юном возрасте?

– Доченька, ты неправильно поняла, – начал было оправдываться отец, и нижняя губа его задрожала, как это бывало, когда он считал себя виноватым и просил прощения.

– Сколько мне было лет, когда вы с мамой меня удочерили? Четыре? Или это случилось раньше?

Маша решила не юлить, понимая, что прямота – наиболее действенный способ узнать правду. Хитростью она вряд ли чего-либо добилась бы, на отца подобные методы не действовали. Зато искренняя простота и честность помогут ей узнать настоящую историю ее жизни.

За своей спиной Сергей Борисович услышал тихий плач и обернулся, с болью посмотрев на жену, услышавшую вопрос Маши.

– Мама, прекрати, – сказала Маша, быстро подошла к рыдавшей женщине и любовно провела ладонью по ее щеке. – Я завела этот разговор не для того, чтобы упрекать вас или, еще хуже, ссориться. Просто мне необходимо знать правду! Так будет честно – по отношению ко всем нам.

– Нужно было рассказать тебе раньше, – сказал Сергей Борисович, крепко сжав Машину руку. – Мы хотели, поверь, но боялись.

– Чего?! Что я уйду от вас, моих самых любимых и близких людей? К тем, кто меня оставил?

– Мы боялись, что ты уйдешь к нему, – вымолвила Валентина Борисовна, обхватила Машино лицо ладонями и принялась жарко целовать дочь.

– К кому?!

Маша вырвалась из ее объятий и отступила на несколько шагов, не позволяя матери приблизиться к себе. В ожидании ее ответа она ощутила, как страх медленно охватывает ее душу. У девушки появилось ощущение, словно ее жестоко обидели, а она не может простить своих обидчиков, оттого и мучается.

– Кто это – «тот», к кому я захотела бы уйти? – Маша повысила голос и пристально, не отводя взгляда, всмотрелась в лица обоих родителей, требуя, чтобы они немедленно рассказали все, что утаивали от нее на протяжении многих лет.

В комнате воцарилось молчание, прерываемое короткими всхлипами, вырывавшимися из груди Валентины Борисовны. Она упала на диван и уткнулась лицом в подушку, плечи ее дрожали, и это вызвало у Маши раздражение. Скрестив руки на груди, она гневно отвернулась, предпочитая не смотреть на маму, выглядевшую такой жалкой и беззащитной.

– Все не так просто, солнышко, – сказал отец, подойдя к шкафчику, где хранился алкоголь. – Пожалуй, я выпью. Валя, тебе налить? – обратился он к жене.

– Нет, – ответила та, не поднимая головы от подушки.

– Мне налей, – сказала Маша и улыбнулась, потому что это был первый случай, когда она попросила у отца выпивку. – Покрепче.

Сергей Борисович разлил коньяк по бокалам, один протянул дочери, быстро осушил свой и вновь наполнил его. Маша принюхалась, слегка пригубила коньяк и поставила бокал на журнальный столик, больше не притронувшись к напитку, который она не оценила по достоинству.

– К своему брату, – сказал Сергей Борисович и присел рядом с женой, ободряюще похлопав ее по коленке.

– Что? – не поняла Маша.

– Мы боялись, что тебя заберет твой брат, – пояснила Валентина Борисовна.

– У меня есть брат?! – Услышав это, Маша до крови прикусила нижнюю губу. – И вы ничего мне о нем не рассказывали, потому что боялись, что я выберу его? Вам было страшно, что он заберет меня? Но как меня можно забрать? Я ведь не игрушка! Не вещь!