Танец семи покрывал - [18]

— Да, странно, — думая о своем, проронила Стася.

— И не пойму, почему народ вокруг него собирается, — продолжала Мария. — Вот Пашка Переверзев весь на виду, а этот какой-то непонятный.

Сентябрь, октябрь пролетели на одном дыхании.

Будущее казалось Стасе каким-то волшебным золотым плетением ветвей на фоне лазури, но тут перед ней, как неведомая угроза, легли карты Марианны. Черная женщина в жизни Чона! Могло ли это быть, ведь он так искренен, так прост с нею, так терпелив, как с ребенком! Может, Марианна ошиблась, может, карты лгут?..

Стася дорожила каждым свиданием с Чоном, как какой-нибудь редкой драгоценностью, но сейчас она почувствовала, что прежде всего ей необходим совет умного и любящего ее существа.

Она поехала на Ленинградский вокзал, чтобы взять билет на поезд.

Глава 9 Танец на ножах

В первый день ноября полил такой дождь, будто с осеннего неба сорвало все невидимые запоры, за которыми собирались над городом тучи.

Стефан стоял на веранде, облачившись в ватник, наблюдая за тем, как дождь прозрачными пальцами срывает с деревьев последнюю листву и вбивает ее в мокрую землю. Голые ветви дикого винограда болтались перед его глазами, как спутанные веревки.

Хлопнула входная дверь, послышались шаги на лестнице.

Оглянувшись, Стефан увидел входящего в комнату Чона в длинном черном плаще, с корзинкой, полной черного винограда.

Стефан выступил ему навстречу, затворил двери веранды, отсекая шум дождя.

— Стася внизу? — вместо приветствия спросил Чон.

— Стася уехала, — отозвался Стефан.

— Уехала? Куда?

Стефан знал, что его отцу ни в коем случае нельзя говорить, куда подевалась Стася, но он не успел выяснить, распространялся ли этот запрет на Чона. Стефан открыл было рот, чтобы сообщить Чону, что Стася отбыла на дачу Родиона, как это иногда объясняли отцу, но подумал, что это может расстроить Павла, и сказал правду:

— В Петрозаводск.

— Зачем?

— Сам не знаю, — ответил Стефан. — За колонковыми кисточками или за жженой костью…

— Все это спокойно можно достать в Москве, — недоуменно отозвался Чон.

Стефану показалось, что он не слишком расстроился из-за отсутствия Стаси, как будто сейчас оно даже в чем-то устраивало Чона.

В голове у Стефана промелькнуло, что Чон захочет сейчас поговорить с ним о Стасе, может, попросить у него, как у брата, Стасиной руки.

Чон поставил корзинку с виноградом у ног, сел в кресло.

— Отдай Марианне, — сказал он, кивнув на корзинку. — Мне прислали из Майкопа.

— Сам бы съел.

— Я не ребенок.

— И Марианна не ребенок.

— Я Стасе нес виноград, — объяснил Чон. — Что же мы будем делать без нее? — Говоря это, Чон приглядывался к Стефану, как будто решил кое-что ему предложить, но что-то его удерживало. — Дождь. — Чон поежился. — Вертикальная речка. Не переношу воду, брат. Многие художники обожают водоемы, а я терпеть не могу. Иногда мы с Пашкой Переверзевым отправляемся на Волгу, в Конаково, у нас там приятель сторожит турбазу. Пашка ловит рыбу, а я не выхожу из домика, валяюсь на кровати и читаю какую-нибудь книжку… Послушай, без Стаси здесь как-то сиротливо… У тебя нет планов на вечер?

— Нет как будто, — сказал Стефан.

— Тогда я приглашаю тебя в одно место.

— Куда? — вдруг почему-то испугался Стефан.

— Это в высшей степени приличное место, — заверил его Чон. — Хотя и ночной клуб. Но безо всякого там стриптиза. Там собираются сливки общества и большие снобы. Слушают старинные романсы, скрипку, иногда твой покорный слуга кое-как импровизирует за роялем… Едем?

— Идет, — согласился Стефан.

К ночному клубу «Белый ферзь» они подкатили на такси.

Пока Чон рассчитывался с водителем, Стефан разглядывал башенку, в действительности похожую на фигуру ферзя. Наверное, в прошлом была часовенкой, развалившейся от времени и выкупленной каким-то предприимчивым человеком. Теперь башня выглядела по-королевски: кирпичик к кирпичику, кладка как во времена Петра I, зубчатые ворота, крыльцо как печатный пряник…

Витая лестница привела их в небольшой зальчик с баром, десятком столиков, на которых стояли горящие свечи в подсвечниках. Сцена с роялем в углу тоже была освещена свечами — электричество мелькало разноцветными огоньками только над баром. Официант, в белом фраке, тут же подошел к ним, обменялся с Чоном рукопожатиями.

— Мало еще народу, — озираясь, заметил Чон. — Володя, посади нас у самой стены.

— Нет проблем, — улыбнулся официант, — что будем пить?

— Что будем пить? — спросил Чон Стефана.

Тот не бывал еще в подобных заведениях и не знал, что тут принято пить.

— Водку, — буркнул он.

— Водку, — повторил Чон. — Закуску тащи, какая есть.

— Я мигом, — кивнул официант.

— Однако тебя здесь уважают, — чтобы что-то сказать, смущенный всем этим изысканным великолепием со свечами, белым роялем и белыми фраками официантов, произнес Стефан.

— И я это ценю, — серьезно откликнулся Чон. — Рестораны не люблю. Там слишком много едят… Здесь люди собираются поговорить, послушать музыку, сюда и всякие знаменитости заглядывают. И новые русские, конечно, куда без них. Некоторые специально приходят сюда ради Людмилы, это певица, скоро услышишь…

Они ели салат и пили водку, и Стефан очень скоро почувствовал себя так, будто он здесь уже свой. Понемногу зал стал наполняться. Официант в белом фраке скользил между столиков с подносом, ему помогали две девушки, одетые как жокеи, но тоже во все белое. На сцене хрипловатым, но очень приятным голосом, окрашенным неизбывной грустью, под аккомпанемент скрипки и гитары Людмила пела об утре туманном, о сопках Маньчжурии, о колокольчиках, цветиках степных, о мерцании звезд и горькой истоме на душе, о цыганке, проданной бароном богатому помещику, о любви, любви, любви неутоленной… Потом певицу сменил юноша, исполнивший под аккомпанемент рояля вокализ Рахманинова, после него выступил пожилой гений чечетки, потом снова вышла Людмила с песней о заре невечерней и о конях, запропавших в росных лугах… Стефан пил рюмку за рюмкой, что-то раскрывалось в его душе навстречу музыке, звенело, подрагивало, ему казалось, что он сейчас способен отважиться на самый безумный поступок, поддержать самую умную беседу, потому что Чон охотно смеялся его шуткам, и тут…