Он выглядел усталым, встревоженным, но это был он, ее Джим.
— Скорее поправляйся, Фиона, — прошептал он. — Ты мне нужна, дорогая.
Голос его задрожал и прервался, он наклонил голову и прижался губами к ее руке.
Ей очень хотелось поднять другую руку и положить ему на голову, но сил не хватило.
Она могла лишь с изумлением смотреть на Джима, недоумевая и чувствуя, как радость просыпается в ее сердце.
Джим здесь — значит, все должно быть хорошо!
Она не могла с ним говорить, а он больше ничего не сказал, только несколько раз поцеловал ее руку и ушел.
Она долго лежала, убаюканная нахлынувшим на нее счастьем, и заснула со счастливой улыбкой на губах.
В палате снова светило солнце. Оно сияло на мягких волосах Фионы, которая лежала высоко на белых подушках.
Сестра, улыбаясь, заканчивала оправлять постель.
— Вам намного лучше сегодня, — заметила она. — Если так пойдет дальше, вы поставите рекорд по скорости выздоровления и добавите еще один листик к лавровому венку сэра Томаса!
— А… Джим придет… навестить меня сегодня? — спросила Фиона, и сестра снова заулыбалась.
— Я бы не удивилась, — сказала она. — Он заходил сюда каждый день в течение трех последних недель.
— Я здесь… уже три недели? — прошептала Фиона, и сестра кивнула.
Оставшись одна, Фиона засмотрелась на синее весеннее небо за окном. Ей казалось, что оно сулит ей что-то хорошее. Сегодня все выглядело намного лучше. Да, именно так.
Пришла весна, а зима кончилась. Джим с ней — непонятно, каким чудом и почему, однако факт есть факт.
«Интересно, когда он придет, когда мы встретимся?» — думала она.
Фиона впервые посмотрела на себя в ручное зеркальце. Лицо было бледным, глаза огромными.
Но лицо светилось надеждой снова увидеть Джима.
Лежала, ждала… Наконец дверь открылась, и вошел Джим.
Он спокойно подошел к постели, взял ее за руку. Глаза их встретились, он наклонился и очень нежно поцеловал ее.
Как только он к ней прикоснулся, кровь волной бросилась Фионе в лицо, а глаза наполнились слезами.
Джим взял обе ее руки и крепко сжал.
Он глубоко вздохнул и заговорил, словно давал клятву.
— Тебе нельзя разговаривать, моя дорогая, — сказал он, — и мне разрешили побыть с тобой несколько минут, но я хочу сказать, что отныне и навеки ты принадлежишь мне. И еще — я люблю тебя, Фиона.
— Это… это действительно… ты?
— Моя дорогая, обворожительная, поправляйся скорее, — повторял Джим. — Я хочу забрать тебя отсюда, и ты будешь только моя. Мы скоро поженимся, будем счастливы, моя бедная маленькая возлюбленная, и никогда больше не расстанемся.
Глаза девушки засияли, и лицо ее преобразилось.
Ей казалось, что все это сон.
Губы Джима нежно коснулись ее губ, и она почувствовала, как в ней вновь появляется жизнь.
Вот то, чего она так страстно желала, о чем грезила, — еще раз испытать волнение, в которое всегда приводил ее Джим.
— Прости, что я потерял тебя, моя драгоценная, — горестно говорил Джим. — Прости, что заставил тебя страдать. Это моя вина.
— Теперь… это не имеет… значения, — отвечала Фиона и знала, что говорит правду, что прошлое позади и все плохое скоро забудется.
Будущее — вот что важно, будущее с Джимом, будущее, в котором она станет его женой.
Она не спрашивала, почему это стало возможным, знала только, что он с ней, что они поженятся и будут вместе.
Произошло чудо, и палата, залитая солнцем, казалось, засверкала золотом. Фиона чувствовала, как танцует ее сердце, переполненное радостью и любовью.
— Я… люблю… тебя, — прошептала она, и увидела, как глаза его засветились счастьем.
