Танец ангела - [29]

Он заметил, что Винтер редко смеется. Винтер не был нудным и не смеялся в неподходящих местах, как Хальдерс или как даже Рингмар иногда.

Ларс Бергенхем восхищался Винтером и хотел быть как он, но это, конечно, было нереально.

И дело не в стиле и элегантности или как там еще это назвать. Хотя шик Винтера не был так поверхностен, как у многих других.

Главное — его твердость. Бергенхем воспринимал Винтера как железный кулак в бархатной перчатке. Когда Винтер работал, его окружала аура сосредоточенности. Губы шевелились, а глаза оставались неподвижными. Но Бергенхем не видел Винтера вне работы — может, тогда он становился другим человеком, более мягким?

Ходили многочисленные слухи о его подругах, с которыми он снимал напряжение после работы. Был бы он женщиной, его репутация была бы испорчена. В последнее время слухи утихли, пересказывали только старые истории. То ли он успокоился, то ли стал более осторожным в своих приключениях.

Бергенхему на все это было плевать. В Винтере его привлекало нечто другое.

«Каким я буду через десять — пятнадцать лет? — Он вдохнул запах волос Мартины. — Буду ли я так же лежать и думать обо всем вокруг? Многие ходят в рваных ботинках. Многие ли будут нуждаться через пятнадцать лет?»

— О чем ты думаешь?

Мартина медленно повернулась на бок, опершись на правый локоть и отодвигая левую ногу. Он погладил Малыша. Живот Мартины торчал тупым конусом, наподобие тех, что они ставили на футбольном поле на тренировках. Бергенхем завязал с футболом, и тренер искренне пожелал ему больше не совершать в жизни серьезных ошибок.

— Да так, ни о чем.

— А все-таки.

— Многие ходят в рваных ботинках.

— Ты о чем?

— Я просто так. Вертится в голове почему-то.

— Похоже на строчку из старой песни.

— Да, песня кого-то из бардов. Я ее слышал в исполнении Элдкварн, но написал ее, кажется, Корнелис Вреесвийк. Он уже умер.

— Многие ходят в рваных ботинках.

— Да.

— Хорошее название. Можно мысленно их увидеть. В рваных ботинках.

— И сейчас тоже?

— Сейчас такое тоже встречается.

Мартина сделала жест в сторону окна и города.

— Тебя это волнует? — спросил он.

— Честно говоря, не очень, особенно в последнее врет, — сказала Мартина и положила руку на живот. — Вот!

— Что?

— Положи руку сюда. Нет, сюда. Чувствуешь?

Сначала он ничего не заметил, но потом ощутил слабое движение или намек на движение.

— Ты чувствуешь? — повторила она.

— Кажется, да.

— А что именно?

Она положила свою руку сверху.

— Я не знаю, как описать, — сказал он. — Если бы я подумал пару часов, я бы сформулировал.

— Ты каждый раз так говоришь!

— Сегодня вечером я обещаю сообразить.

Мартина не ответила, она задремала, держа руку поверх его руки, и он опять почувствовал слабый толчок.

Так они лежали, пока не зазвонил кухонный будильник на полке у плиты.

— Картошка, — сказала она, но не пошевелилась.

— Черт с ней, — ответил он улыбаясь.

— Тебе не кажется, что я слишком мягкий для такой работы? — спросил он, когда они ели. — Что я не тяну?

— Нет.

— Скажи честно.

— Ларс, зачем же я буду говорить, что ты слишком мягкий: чем мягче, тем лучше.

— Для работы?

— Что?

— Слишком мягкий для работы?

— Это же хорошо.

— Быть слишком мягким?

— На такой работе быстро становишься слишком жестким, а это гораздо хуже.

— Не уверен. Иногда я не знаю, как дожить до конца недели или даже дня. Может, это только с непривычки.

— Я не хочу, чтобы ты стал жестким и несгибаемым.

— Лучше быть мягким?

— Даже очень мягким быть намного лучше. Как переваренная спаржа.

— Но иногда я ведь все-таки как недоваренная спаржа?

— Это как?

— Как сырая. Жесткий, несгибаемый.

— Ты хочешь быть таким?

— Я говорю не обо всем себе.

— Должно это быть твердым и несгибаемым?

— Что это?

— Это. — Она протянула руку и пощупала его бицепс.

— Я не о том, что выше пояса.

— Какая я недогадливая, — со смехом сказала Мартина.

В назначенное время Ларс Бергенхем пришел в бар к Юхану Болгеру. «Он такой же длинный, как Винтер, но раза в два шире, — подумал Бергенхем. — Да еще этот кожаный жилет и абсолютно бесстрастное лицо. За три минуты, что я здесь, ни мускул не пошевелился. Наверное, ровесник Винтеру. Но когда человек болтается между тридцатью и сорока, точно возраст определить сложно. Пока не перешли на пятый десяток, все как молоденькие».

— Ты не похож на типичного завсегдатая ресторанов, — сказал Болгер.

— Это верно.

— Не любитель ночной жизни?

— Смотря какая жизнь и ночь.

— А подробнее?

— Я не буду распространяться.

Болгер усмехнулся и показал на ряд бутылок за спиной:

— Еще, конечно, очень рано, но возьмем грех на душу. И так как ты от Эрика, я угощаю.

— Спасибо, я бы выпил сока, — ответил Бергенхем.

— Лед?

— Нет, спасибо.

Болгер достал сок из холодильника под стойкой и наполнил стакан.

— Я знаю не то чтобы очень много, — сказал Болгер.

Бергенхем отпил сок. Было похоже на апельсин с чем-то непонятно-сладким.

— В последние годы клубная жизнь в Гетеборге стала бить ключом. Новые точки возникают то тут, то там — не уследишь. И это не обычные рестораны.

— Подпольные клубы?

— По сути — да, хотя открываются они, как правило, легально. — Болгер посмотрел на Бергенхема и продолжил: — Похоже, что игра стоит свеч.