Танцующий на воде - [9]

Украдкой я переглядывался с другими невольниками – нас четверых оставили при гостях, чтоб были на подхвате. Затем фокус моего внимания сместился собственно на гостей; что еще им может понадобиться, недоумевал я. Заметил мистера Филдза, молодого Мэйнардова наставника; он словно бы старался уйти с головой в мягкое кресло, из кресельных глубин буравил глазами то одного, то другого гостя. Впрочем, я забыл о мистере Филдзе, отвлекшись на дам, на их чудесные наряды. И было чему подивиться: белые шляпки-капоры, розовые веера, тугие локоны, украшенные гипсофилой[6] и маргаритками. За мужчинами я наблюдал с неменьшим восторгом: их фраки отнюдь не казались скучными. Я жадно примечал каждый жест – вот один джентльмен распахивает французское окно, вот другой небрежно подзывает невольника, чтобы раскурить сигару. А мимика при обсуждении высоких, сугубо джентльменских материй! Я представил себя во фраке, оседлавшим атласный стул, нашептывающим пустячки в дамское ушко.

Они сыграли семнадцать партий в карты. Они употребили восемь пузатых бутылей сидра. Они до отрыжки ели апельсиновый бисквит. Едва пробило полночь, одна из дам, спустив на спину шляпку-капор, начала истерически хихикать, глухая к увещеваниям супруга. Некий джентльмен давно дремал в уголке. Тревога приневоленных росла – но, как мне казалось, росла она незаметно для белых. Мой отец не сводил глаз с очага. Мистер Филдз все так же сидел в кресле, явно скучая. Хихиканье дамы прекратилось столь же внезапно, сколь и началось. Капор был водружен на место, гостям же открылись бороздки слез на густо напудренных щеках – не лицо, а жалкая маска.

Даму звали Алиса Коллей. Много лет назад половина Коллеев перебралась в Кентукки, половина осталась в Виргинии. Я это запомнил, потому что уехавшие Коллеи забрали с собой своих невольников, а среди них была Мэдди, сестра нашего садовника Пита. Сам я с Мэдди никогда не встречался, но Пит нам о своей «сестреночке» все уши прожужжал. Две ветви семейства Коллей поддерживали связь, их невольники курсировали между штатами с разными поручениями; так вот, на каждую весть о Мэдди и других родственниках – мол, все живы-здоровы – Пит реагировал просветлением взгляда и целую неделю потом был в приподнятом настроении.

– Пой! – велела А лиса и, не дождавшись требуемого, шагнула к Кассию, одному из наших, и отвесила ему пощечину, повторив с переходом на визг: – Кому велено, мерзавец! Пой, чтоб тебя!

Так всегда и бывало, так мне и рассказывали. Заскучавшие, дескать, белые – сущие дикари. Покуда они в аристократов играют, мы при них по струнке ходим да навытяжку стоим. А вот когда они от благородства притомятся – тут знай держись. Тут они новые развлеченья себе выдумывают, а мы вроде пешек делаемся. Вроде игрушек. До каких пределов их фантазия дойдет – никому неведомо; зато известно, что хозяин (мой отец) дорогих гостей сдерживать не станет.

От звона пощечины отец встряхнулся, встал, огляделся с тревогой.

– Будет вам, А лиса. Могу предложить забаву получше негритянских завываний.

С этими словами отец повернулся ко мне. Свою мысль он не развил, да я-то смекнул, что от меня требуется. Взглядом я живо выцепил стопку карточек, вроде игральной колоды, только крупнее; стопка помещалась на журнальном столике. Карточками пользовался мистер Филдз, обучая Мэйнарда читать: на рубашке – собственно карта мира, с другой стороны – акробат, изогнувшийся какой-нибудь буквой, да еще коротенький стишок для лучшего запоминания. Не раз я слышал, как Мэйнард повторяет стишки вслед за наставником, и давно запомнил их – без усилий, единственно потому, что они мне понравились.

– Миссис Коллей, мэм, не угодно ли вам будет перетасовать эти карточки? – произнес я.

Алиса Коллей взяла «колоду» из моих рук и тщательно перетасовала. Тогда я спросил, не угодно ли ей показать мне изображения – буквально на секундочку. Ей оказалось угодно. Я предложил выкладывать карточки на стол рубашками кверху в произвольном порядке, сам же не сводил взгляда с ее рук, пока столик не покрыли двадцать шесть миниатюрных географических карт.

– Ну а дальше что? – с нетерпеливой досадой спросила Алиса Коллей.

– Берите карточки по одной, мэм, и показывайте всем, кому пожелаете, только не мне, – выдал я.

В то же мгновение карточка была выбрана и продемонстрирована мистеру Коллею. А лиса повернулась в мою сторону. Досада на ее лице грозила перерасти в нечто куда худшее.

Я поспешно произнес:

Вот так постой-ка, да не дай при этом крен —

Глядишь, и СТОЙКА превратится в букву N.

Брови Алисы Коллей вернулись в естественное положение, а скептицизм явно стал уступать место уязвленному самолюбию.

– Давай еще раз, – скомандовала она, взяла другую карточку, показала сразу нескольким гостям.

Я отчеканил:

Он, соблюсти желая политес,

Над ручкой дамской изогнулся буквой S.

Уязвленное самолюбие трансформировалось в неуверенную улыбку. Напряжение в зале чуть отпустило. Алиса Коллей взяла третью карточку, а я продекламировал:

В трактире он забрался на скамью

И, точно кот, свернулся буквой Q.

Алиса Коллей теперь смеялась от души. Я покосился на отца. Его рот кривила полубрезгливая улыбка. Невольники по-прежнему стояли навытяжку; их лица, еще с утра каменные, вроде не изменились; лишь по глазам я понял, что страх чуть ослабил хватку.