Танцуя с Девственницами - [112]

– Они передали нам имя одного из их информаторов. Обычно они так не делают, поскольку подобные данные не разглашаются. Но, как выяснилось, этот информатор мертв.

– Мертв?

– Да. Это Дженни Уэстон.

Уилл Лич уже и раньше видел стоявшее у стены ружье, вынутое из стального сейфа, где оно всегда хранилось. Он знал, что это неправильно: ружье никогда не следует оставлять без присмотра. Так всегда говорил отец. Полиция могла в любой момент зайти на ферму и увидеть ружье, и тогда отец потеряет лицензию. Но теперь, похоже, ему было не до этого.

Уилл очень не любил, когда отец кричал и ругался. Но еще больше он не любил, когда тот молчал, взгляд его, казалось, блуждал где-то далеко-далеко, а тело подрагивало, напоминая проволоку электрического ограждения на верхнем поле. Уилл знал, о чем думал его отец, когда смотрел на Куколку и так молчал. А теперь Куколки не было. Уилл пытался представить, о чем думал отец, когда смотрел на мать и так же молчал. И его матери теперь тоже не было.

Это был первый день осенних каникул, и с самого утра Уилл чутко прислушивался к доносившимся до него звукам. Он научился различать на слух шаги отца во дворе и позвякивание бутылки в передней комнате. Нынешним утром отец был особенно молчалив. И на этот раз Уилл, кажется, понял, о чем думает отец.

Уоррен Лич, по сути, никогда не понимал, что такое стыд. Ему приходилось слышать об этом чувстве, но он всегда считал, что это просто слабость. Теперь стыд внезапно накрыл его с головой, подкосив, словно лезвие комбайна спелую пшеницу.

Его щеки горели под взглядом этой бабы из полиции. Она смотрела на него не так, как другие. В ее взгляде была не просто неприязнь – в нем было презрение. Она видела, во что превратилась его жизнь, всю эту нищету, и без колебаний обвинила в ней только его. И конечно, она была права.

Мир вдруг сдвинулся и стал живым и ясным, словно кто-то встряхнул его и картинка сфокусировалась. Теперь он отчетливо различал цвета своей жизни, и все они были темными. Это открытие свалило в один большой ком все беды, которые обрушились на него в последние несколько недель. Теперь он знал, что именно они иссушили его силу и волю и стали причиной необъяснимых мучительных болей в желудке.

В первый раз перед Личем во весь рост встали все его невыносимые проблемы; жуткая яма, в которую он проваливался все глубже и глубже, маячила перед глазами, как стены колодца. И у него больше не осталось ни сил, ни желания выкарабкиваться оттуда.

– Но я никогда не причиню вреда моим мальчикам, – пробормотал он себе под нос. И затем добавил громче: – Дагги, я ведь никогда не причиню тебе вреда, верно?

Протянув руку, он опустил ее на плечо своему младшему сыну. Дагги дернулся, пытаясь освободиться, но отец сжал плечо еще сильнее, так что мальчик вскрикнул.

Лич знал, что ему придется принять решение. Полиция наверняка придет за ним из-за драки с молодым смотрителем. И его мальчиков у него отберут. И в конце концов они окажутся в других семьях. Дальше он уже не думал – он знал, что надо делать. Он отпустил Дагги, и тот, бледный и дрожащий от страха неизвестности, бросился к своему брату. Вцепившись друг в друга, дети глядели на отца, будто на забравшееся в дом дикое животное, боясь пошевелиться, чтобы не привлечь его внимания.

Лич коснулся дула ружья и почувствовал неколебимую твердость стали. Его так и подмывало сжать в пальцах приклад. Он уже потянулся к нему, будто радостно приветствуя старого друга, но отдернул руку и посмотрел на мальчиков, словно только что вспомнив, что они рядом. Он тщательно выстраивал планы, но о детях почти забыл. Вот во что превратился его мозг. Он стал мягким, как губка. Гнилым и вонючим, как та мерзость, которую он соскребал с коровьих копыт вместе с копытной гнилью.

– Уилл…

– Да, папа.

– Ты же знаешь, где живет твоя тетя Морин?

– Да, папа.

– Сейчас же топайте на автобусную остановку. Там сядете на автобус до Эдендейла. Автобус номер двадцать шесть. Он остановится на углу Бэнк-стрит, рядом со старой библиотекой. Как оттуда идти, ты знаешь. Деньги в конверте на столе, на дорогу вам с Дагги хватит.

Уилл молчал.

– Ничего не перепутаешь?

– Нет.

– Еще в конверте письмо для вашей тети. Его, Уилл, не открывай. Тетя Морин сама откроет и прочитает его. А здесь – две плитки шоколада, специально для вас приберег. Каждому по одной. Вы любите такой, с орешками.

Лич криво усмехнулся и проглотил застрявший в горле ком.

– И, Уилл… ты отвечаешь за нашего малыша Дагги – с ним все должно быть в порядке, хорошо? Обещаешь? – спросил Лич.

– Обещаю, – ответил Уилл.

– Молодец.

Лич обнаружил, что его опять потянуло к ружью. Времени оставалось совсем мало. И говорить больше было не о чем.

– Все, что я делал, – это чтобы спасти нашу ферму для вас. На будущее. Понимаете?

Мальчики кивнули, почувствовав, что отец ждет от них именно такого ответа. Но по их лицам Лич видел, что они не поняли ничего. И наверно, никогда не поймут. Когда они подрастут, мать вобьет им в головы другую историю – что их отец был слабым дураком, пьяницей, хулиганом, преступником. Но это неправда. На самом деле он был всего лишь человеком, который все поставил на кон и проиграл. Да, пожалуй, мальчики так никогда и не поймут этого. Если им повезет.