Танцуя на радуге - [15]

— Но если я буду считаться замужней, — спросила Лоретта, — что мне говорить о моем муже?

— Во всяком случае, как можно меньше, — ответила Ингрид. — Раз он англичанин, то, следовательно, невнимателен и глуп и предпочитает охоту и прочие мужские развлечения тому, чтобы проводить время с женой. Не то бы он не отпустил тебя в Париж одну. Пожалуй, нам следует намекнуть, но очень тактично, что у твоего мужа есть… другие интересы, кроме тебя.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Лоретта. — Какие другие интересы?

Ингрид поняла, что ее юная кузина слишком наивна, чтобы уловить скрытый смысл ее слов, и сказала поспешно:

— Ну, во-первых, охота, лошади, во-вторых, и, конечно, он мог бы несколько… увлечься красивой актрисой.

— А! Вот что! — воскликнула Лоретта. — Прекрасная мысль, и она объясняет, почему я здесь одна.

— Именно! А теперь, любовь моя, вставай-ка, и мы займемся твоим превращением в ту, чью роль тебе предстоит играть.

Она встала, а Лоретта подбежала к окну и выглянула наружу.

— Я в таком волнении, что я в Париже, — сказала она. — И маркиз или не маркиз, а я хочу хоть немножко познакомиться с тем, что делает Париж самой замечательной столицей в мире!

— Сейчас, когда зацвели каштаны, он очень красив, — заметила Ингрид. — Ну конечно, любовь моя, ты должна его посмотреть. Я хочу, чтобы у тебя остались приятные воспоминания об этой поездке вопреки всем тревогам из-за маркиза.

Затем, словно решив, что они потратили достаточно времени на разговоры, она принялась энергично командовать Лореттой, будто готовя ее к выходу на театральные подмостки.

«Но так, собственно, и есть, — подумала та. — Ведь мне надо быть хорошей актрисой, чтобы меня не разоблачили!»

Пока Лоретта принимала ванну, Ингрид ушла к себе в спальню и оделась.

Вернулась она со своей горничной, которая несла несколько платьев.

— Для начала, — сказала Ингрид, — я одолжу тебе свои туалеты. Но если ты решишь снова увидеть Фабиана, тебе придется купить несколько самых новых и оригинальных моделей. Париж всегда настолько опережает в модах весь мир, что ты сможешь носить их в Англии, если не в этом, то в следующем году.

А Лоретта подумала, что вдруг они составят часть ее приданого?

Но сразу отогнала эту мысль и стала внимательно слушать указания кузины.

Сперва Ингрид велела ей надеть маленький корсет из черных кружев, каких она никогда не видела.

— Фигура у тебя безупречная, — сказала Ингрид, — но мы должны сделать по моде твою талию совсем тонкой, а это значит, что нравится ли тебе или нет, но шнуровку придется затянуть потуже.

Однако Лоретта обнаружила, что корсет не причинил ей никаких мучений, а только чуть стеснял в движениях. Ну, и ей приходилось держать спину очень прямо.

Затем Ингрид заставила ее примерять платье за платьем, пока не сделала окончательный выбор.

Оно было голубым, в цвет глаз Лоретты, и обладало той изысканностью, какую способны придать платью лишь французы, нигде не преступив границы хорошего вкуса.

Кое-где его отделка была более глубокой синевы, что придавало ему особый шик и делало совсем непохожим на платья, которые до сих пор носила Лоретта.

И безусловно, оно придавало ей вид светскости.

Когда вопрос о платье был решен, горничная Ингрид начала ее причесывать по французской моде.

Она зачесала ей волосы высоко надо лбом с таким искусством, что Мари, присутствовавшая при этом, не удержалась от возгласа:

— C'est merveilleux! Миледи выглядит совсем не похожей на les jeunes filles Anglaiaes![12]

Лоретта знала, что Мари вспоминает картинки в «Дамском журнале», который покупала, чтобы срисовывать фасоны.

И она знала, что Мари права.

И ее прическа, и ее туалет были совсем французскими, и она не только выглядела, но и чувствовала себя по-новому.

Однако Ингрид еще не кончила.

Она собственноручно чуть-чуть припудрила безупречную кожу Лоретты, наложила немножко туши на ее ресницы и намек на тень под глазами, так что они стали словно больше.

Затем soupcon[13], как выразилась Мари, румян на щеки.

А когда в заключение Ингрид подкрасила ее губы помадой, Лоретта подумала, что если бы ее увидел сейчас отец, то сразу бы отправил хорошенько умыть лицо.

Однако Ингрид была очень искусна.

Люди, никогда прежде ее не видевшие, не могли бы вообразить, насколько иной она выглядела без этого грима и туалета.

Когда Лоретта встала и посмотрела на себя в трюмо, она подумала, чтодаже Кристофер не сразу бы ее узнал.

И, конечно, тут же потребовал бы, чтобы она стала такой, как всегда.

— А теперь, Лоретта, я хочу поговорить с тобой наедине, — сказала Ингрид, и под возгласы горничных, восхищенных переменой в ней, они прошли в будуар Ингрид, примыкавший к спальне.

Будуар оказался солнечной комнатой, обставленной с особой изысканностью.

Лоретте почему-то пришло в голову, что все здесь служило чудесным фоном для любви.

Она опустилась в кресло, отделанное кружевом.

Без всяких объяснений она поняла, что Ингрид создала для маркиза атмосферу любви, держащую его в сладком плену.

«Они так счастливы! — с завистью подумала Лоретта. — Как, как могу я выйти замуж без любви, зная, что моя жизнь будет одинокой, тоскливой, чреватой страшными несчастьями?»