Тамплиеры. Книга 2. След варана - [25]

— Да, монсеньор. Я с радостью буду на службе.

— Войско сарацинов продолжает наступать. Думаю, этот подлец Ифтикар уже добрался до фатимидов. Говорят, мусульмане с берегов Тигра и из Дамаска присоединятся к ним. Наш противник растет, и нам опять предстоит битва.

— Да помогут нам Небеса и с ними святой Георгий!

— Я тоже уверен в победе. Мы выберем патриарха и короля, а после займемся Египтом. Танкред рвется завоевать весь мир, а граф Раймунд еще ревнивей Танкреда.

В ответ Гуго только качнул головой.

— Вот и ты видишь. Танкред потрошит сокровищницу Соломонова храма. Это львиная доля. Как только здесь будет нечего взять, они ринутся дальше.

— Монсеньор Этьен, возможно, я не прав, но произошедшее на Храмовой горе противно моему сердцу.

— Да, еще как! Рыцарское слово — закон. А сеньор Танкред взбешен. Тысячи рабов, если взять хотя б по безанту… За безант сейчас отдают двух стариков или детей, за работящего мужчину — пару, а за хорошеньких девиц… — граф подмигнул, — стоит поторговаться. Так что для Танкреда — убыток огромный.

Гуго вспомнил, как прикидывал продать пленную женщину из своего дома. Почему-то теперь ему стало омерзительно тошно.

— Думаю, все же уничтожить пленных в храме Соломона приказал кто-то из наших баронов, — подумав, произнес граф. — Десятки тысяч непредсказуемых жителей — добыча не по зубам даже самому Танкреду. Оставить в живых такую толпу — да они перережут нам глотки. Снимут часовых и откроют ворота Афдалу! Здесь будет весь Вавилон! Местные хитры и коварны, и ненависть их велика.

Но вскоре разговор свернул в более тихое русло. Они вспоминали семьи, друзей, дождливую Шампань и болота по берегам Сены. Растекшееся по жилам вино делало доверчивее и развязывало язык.

— Скоро полетят гуси и утки. На жнивьях сейчас полно фазана… О-ох! А какие у нас перепелки!

— Скучаю по хорошей охоте.

— Я растерял всех своих соколов. Последний вместе с сокольничим сдох еще во Фракийской пустыне.

— Жуткое время, не хочу вспоминать. Неужели все было с нами?!

— Послушай, Гуго, мы выполним перед Готфридом долг и выступим против халифа. Но после я возвращаюсь домой. И тебе разрешаю тоже. Мы освободили Иерусалим, и мое сердце спокойно. Остальное — суета сует. Погоня за богатством и властью.

— Спасибо, монсеньор. Я так скучаю по сыну.

Граф Этьен де Блуа кивнул.

— Суета сует, все суета…

— Это слова пророка?

Граф вскинул красивый профиль, и лицо его засияло, как у ребенка.

— Пойдем, я тебе покажу…

Они прошли в соседнюю залу. Её стену украшала фреска — такая же, как в доме Гуго. Правда более четкая и яркая — наверное, была написана позже.

— Красота? Его величество царь Соломон собственной персоной. Как выполнено, а? Почище, чем в аббатстве Сен-Лупа.

Гуго посмотрел на фреску. От легкого опьянения линии плыли, и контуры становились округлей. В одеждах придворных и слуг были насыщенней краски — много киновари и лазурита. От этого убранство изображенного дворца казалось помпезней. Девушка, которая так привлекла внимание раньше, тоже была. Только в этот раз она развернулась иначе, и в протянутой руке покоилась виноградная гроздь.

…не смотрите на меня, что я смугла, ибо солнце опалило меня: сыновья матери моей разгневались на меня, поставили меня стеречь виноградники, — моего собственного виноградника я не стерегла…

— Нет, Гуго, представляешь?! Видел бы меня Медерик! Его нерадивый ученик кушает, как римский патриций, и рядом с ним — Соломон!

— Монсеньор Этьен, взгляните на деву… Наверное, это его возлюбленная Суламифь?

Граф сделал шаг назад и склонил голову набок:

— Возможно, вероятно… скорее сего. Какая красотка! Не сомневаюсь, что царь Соломон не смог бы пройти мимо! Шевалье, я не так силен в истории, как брат мой граф Гуго Шампанский. Он бы многое рассказал. И был бы в восторге от дома. Гуго грезит историей царя Соломона не меньше, чем Раймунд и Танкред — его богатством. Что ж, Suum cuique. Как учили древние — «Каждому его доля».

К себе Гуго де Пейен вернулся, когда стемнело. Радовало, что он без труда отыскал в темноте дорогу. Иерусалим становился для него домом.

Слуги ждали его не одни. Прихрамывая, навстречу вышел оруженосец Эктор и вежливо поклонился.

— Приветствую, мон даумазо.

— Приветствую, монсеньор Гуго.

Сквайр отчитался, что стал владельцем дома неподалеку — тоже в кварталах мусульман. Он с восторгом рассказывал, как расправлялся с неверными, и в юношеских глазах горела неподдельная гордость. Почему-то Гуго от этого стало неприятно и грустно. Он попросил приготовить для себя комнату наверху — ту самую, где еще утром покоились трупы. Вторую, более просторную, с детскими игрушками на полу, он распорядился отдать Роже. Сильвену определили лавку в подсобке.

Пятна на полу слуги оттерли. Вместо циновки лежал шерстяной коврик. Гуго подошел к окну. Полнолуние. Верхушки деревьев, стены и крыши домов заливал бледный молочный свет. Если прислониться щекой к решетке, краем глаза была видна Храмовая гора. Неутомимо стрекотали цикады, и совсем рядом ухала сова. Иерусалим казался родным и спокойным. Наверное, так, изо дня в день, у этого окна стояла и смотрела на крыши домов и звездное небо убитая им христианка. Сердце защемило от горечи. Ну, разве он виноват? Он выполнял свой долг, свое дело. Он защищал Гроб Господень и весь Святой Град от непотребств иноверцев. Но тогда зачем захватил себе дом там, где Христос не имел дома? Бароны снова спорили из-за богатств и земельных наделов. Но ведь пришли-то сюда, чтобы славить имя Господне…