Тамплиеры. Книга 2. След варана - [14]

Мусульманские стрелы стали свистеть чаще. Провизжал и воткнулся рядом первый дротик — против катапульты Гуго настроили баллисту. Инженер-генуэзец закричал и схватил круглый шит, до этого прислоненный к колоде:

— Каццо! Пью велоче, пер фаворэ!

Теперь Пабло не выпускал щит из рук и бегал, прикрываясь им и втянув голову в плечи, чем вызывал ухмылки французов. Надо сказать, к византийцам и итальянцам воинственные франки всегда относились с насмешкой, считая их излишне утонченными и изнеженными.

Подпорки установили на нужной, по мнению Пабло, высоте, и Сильвен опустил в ложку катапульты пудовый камень. Гуго и второй рыцарь, кажется, его звали Ксавье, навалились на рычаги ворота. Вал заскрипел, наматывая на себя веревку.

— Ва бене… хорошо, ва бене, синьоре! — командовал Пабло.

Инженер следил за механизмом, словно от этого зависела его жизнь. Когда веревка намоталась на вал, он с озорством блеснул глазами и дал отмашку рукой:

— Си! Можно!

Ложка-рычаг взметнулась, посылая камень в сторону крепостной стены. Резануло пылью по глазам. Камень высоко взвился вверх по дуге и упал куда-то за стену. Сложно было сказать, нанес ли он какой-нибудь вред.

— Каццо! — радостно выругался генуэзец. Глаза его счастливо блестели, как у мальчишки, которому доверили всамделишное оружие отца. Пабло увлекал сам процесс, было ясно, что генуэзец просто влюблен в свою машину:

— Повторим, господа! Подпорки установить ниже. Ва бене!

Опять началась возня с подпорками — настройка катапульты была длительным делом. Роже с Эктором забежали вперед, прикрывая рабочих от стрел широким плетеным щитом.

Гуго отметил, что лишние три десятка ярдов давали небольшое преимущество. Стрел стало долетать меньше. Камни с неприятельской стороны в них уже не метали — наверное, мусульмане тоже перенастроили свои катапульты. Зато методично била баллиста — с интервалами в несколько минут, так что можно было подстроиться под следующий выстрел.

Основной же удар метательных машин снова приняла на себя берфруа. Башня медленно и упорно, метр за метром, продвигалась к городской стене. Фронтальная сторона её снова была заляпана пылающими пятнами — глиняные горшки с зажженным «греческим огнем» то и дело вылетали с вражеской стороны и разбивались о бревна башни.

После каждого такого попадания азартный генуэзец по-своему чертыхался:

— О, каццо! Фильо ди путана!

Он одновременно восхищался меткостью противника и проходил в ярость оттого, что не может ответить ударом — мусульманскую катапульту от них прикрывала осадная башня.

Что касается Гуго де Пейена, то он с тоской думал, что находится в одном из безопасных мест на боле битвы. Самое пекло сейчас было у городских стен, где наиболее отважные и бесстрашные пилигримы шли на открытый штурм.

Сердце Гуго ныло и рвалось туда к ним, отдать себя без остатка. Хотелось упасть и пропитать своей кровью святую землю, хотелось быть убитым, пронзенным, распятым — здесь, где когда-то претерпел свои муки Господь.

Под стенами и на стенах и впрямь кипело кровавое месиво. Мусульманам приходилось держать круговую оборону — латиняне атаковали со всех сторон. С южной стороны, напирали провансальцы Раймунда Тулузского. С востока, со стороны ворот святого Стефана, атаковали лотарингцы Готфрида Бульонского, тут же бок о бок с ними бились нормандцы и фламандцы обоих Робертов. Танкред Тарентский же, со своим небольшим войском в пятьсот рыцарей-головорезов, таких же своенравных и отчаянных, как и их господин, пытался разрушить стену с северо-запада, напротив башни, именуемой башней Голиафа.

Монах брат Сезар — тот, кому посчастливилось во сне лицезреть епископа Адемара Монтейльского, и кому своим вдохновением были обязаны войска, тоже шел в бой. Вместе с братом Дьедоне — тем самым, что когда-то заколол юную турчанку в Маарре, и кучкой других оставшихся монахов-бенедиктинцев Желонского монастыря он тащил тяжелую лестницу.

Известно, что осадная лестница — самое уязвимое место во время штурма. Атаковать с её помощью — удел героев или самоубийц. Но был пример Танкреда, который месяц назад, имея единственную на четыре лагеря лестницу, уже штурмовал Иерусалим и даже взобрался на крепостную стену. Это событие воодушевляло теперь любого.

— Эй, брат Дьедоне, осторожней, у тебя тлеет одежда.

Подол монашеской робы, задевший горящий тюк соломы, теперь дымился и тлел. Остановиться и затушить его, не было возможности — одной рукой Дьедоне держал лестницу, другой — прикрывался щитом от сыпавшихся сверху стрел.

— Сейчас, я потушу его кровью мавров!

Бежать было сложно. Приходилось перепрыгивать через трупы, раненых, камни, пылающие снаряды и лужицы «греческого огня». Толкаться, уворачиваться, замирать.

Десятки таких же лестниц, сколоченных за последние дни, одновременно устанавливались со всех сторон Иерусалимской стены.

— Брат Сезар… братия, взяли!

Приставленная к стене лестница неудобно уперлась в тюк с хлопком, прикрывавший бойницу. Пришлось двигать и переставлять её, чтобы установить плотнее.

— Отбросьте трупы… нет, уприте в них лестницу.

— Так, хорошо… брат Николя, держите основание с братом Шарлем.