Тампа (ЛП) - [13]

Неожиданно на дорожку к дому Джека заехал серый «Бьюик», дверь гаража открылась, показывая внутреннее убранство из мешанины домашних инструментов и спортивного инвентаря. Из тени гаража показался невзрачный мужчина среднего роста, в брюках, подпоясанных ремнем и сидящих немного высоковато на его талии. На нем была клетчатая рубашка, не поддающаяся временной оценке, — она могла быть родом из любого года последних трех десятилетий. У него определенно было десять рук. В одной он держал мобильный телефон, поднеся его к уху, другой тащил за собой большой зеленый мусорный бак, — так легко, будто вез багаж к терминалу аэропорта. Было что-то показательно отталкивающее в этом разговоре по телефону во время выноса мусора. Почему все притворяются, что человеческие взаимоотношения имеют ценность?

Через секунду после того как он выставил мусор к обочине, я отвела взгляд и увидела двух бегущих людей, двигающихся по улице навстречу друг другу. Их движение казалось синхронизированным, когда они огибали угол чтобы продолжить путь вниз по улице. Мгновение спустя появился третий. Они бежали по направлению к выставленному баку, и мне пришло на ум, что они похожи на енотов, весь день дожидавшихся именно этого момента выноса мусора. На минуту я представила, что этот бак заполнен одними только невесомыми ватными комками «Клинекс», — свидетельствами лихорадочной мастурбации Джека на этой неделе. Там может быть, рассудила я, настоящее сокровище среди груды мусора — один завязанный пакет из переработанного пластика, мусор из комнаты Джека. Внутри — конфетные фантики, стружка от карандашей, неуклюжие начинания домашних заданий, скомканные в отчаянии, и еще, быть может, прекрасный комочек из тканевой или бумажной салфетки, затвердевший посредине, пахнущий металлической соленостью. Будь сейчас час позднее и улица безлюднее, я бы с радостью рылась в сгустках прогоркшего кофе и клочках оставшихся на расческе средневозрастных волос, ради того, чтобы найти этот комок.

Отец Джека возвратился в гараж, оставляя за собой хвост громкого хохота, который, казалось, активировал разбрызгиватели на лужайке, в то время как автоматическая дверь гаража заботливо опустилась. Один из бегунов, женщина лет тридцати с лишним, тяжело дыша, протопала мимо. У нее был затравленный вид человека, пришедшего с плохими новостями, и попавшего в еще более худшее место. Это выражение сильно контрастировало с ее кофейного цвета хвостиком, восседавшим на верхушке черепа, как перо на шляпе пехотинца армии Наполеона. Нет никакой возможности, ни для женщин, ни для кого, стареть изящно. После определенного момента любая деталь, как эта молодежная прическа черлидерши, выглядит смехотворно. Несмотря на ее спортивную самоотверженность, целлюлитные бедра намекали на скорейшую смерть, чем на выживание. Не знаю, сколько еще осталось до того, как это окно настойчиво прищемит и мне пальцы, — возможно, лет десять. Чем старше я становлюсь, тем сложнее мне будет получать то, чего я хочу. Впрочем, это относится ко всем и каждому.

Еще один бегун обогнул мою машину, его мясного цвета лицо сильно загорело. Грудь была обильно покрыта потом, как может быть покрыта кровью кровоточащая рана. Волна отчаяния охватила меня, чуть не заставив выскочить из машины и побежать, как есть, со спущенными на лодыжки шортами, теряя по пути выпадающий вибратор, — к окну Джека, и стучать кулаком в его окно; потом прижаться задом к стеклу, повернуться лицом и отчаянными глазами молить, без лишних слов и объяснений: «Возьми меня, прямо сейчас, через окно! Ты слишком молод, чтобы понимать, что у нас нет времени ждать».

Я вновь вернулась к биноклю, но Джека уже не было в комнате — видимо, его позвал отец. Я просмотрела все доступные из моего положения комнаты, но его нигде не было видно. Со вздохом я отложила вибратор на подстаканник, и он наполнил машину своим гулким жужжанием. Самое время опустить водительский козырек и проверить себя в зеркале. Я выглядела обманчиво удовлетворенной — вспотевшая, раскрасневшаяся, с румянцем на щеках. «Терпение — добродетель», — сказала я громко своему отражению. Это прозвучало так забавно, что я захихикала. Смех вышел весьма непривлекательный, почти фыркающий. Я находила весьма приятным делать что-то непривлекательное, когда тебя не видят, подтверждая так свою порочность, в то время как другие считают тебя самим совершенством. Люди часто удивляются, увидев мой почерк; из-за того, что я милая внешне, они полагают, что я такая же во всем остальном. Им странно видеть, что я пишу так, словно у меня крюк вместо руки. Даже Форд однажды поинтересовался, не кривая ли у меня душа. Туалет — отличный пример. Во время учебы в колледже, моя соседка по комнате заходила в туалет после меня и в шоке кричала оттуда о жутком запахе, что доставляло мне огромное удовольствие. С ее квадратной немецкой челюстью и широкими плечами, мне было легко вообразить ее собственные туалетные произведения, — они представлялись мне ортогональными, скорее прямоугольными. Но при моем лице трудно было подумать про меня, что я способна испражняться.