Таможня дает добро - [15]

Умные, — рассудительно произнес Геннадий

Умнык-то умные, а жадные какие! Без штуки баксов не подходи, слушать даже не хотят, и голову в твою сторону не поворачивают. — Может, пугнуть их?

— Как их пугнешь? Я думаю, Гена, в последний раз дадим денег, а потом смотреть станем.

— Да, дай, Ваня, им денег, пусть задавятся, пусть им наши деньги поперек горла станут.

— Жалко, — пробормотал Токарев, все так же медленно двигая бульдожьей челюстью. — Ну а у тебя что за новость?

— Помнишь, я тебе рассказывал про то, как сел?

— Конечно, помню. Ты мне это раз сто рассказывал, не меньше. Бывало, как выпьешь, по два раза за вечер одно и то же рассказываешь.

— Может, и не сто, а раза три мы к этому вопросу возвращались. И, как оказалось, не зря. Нашел я бывшего заместителя директора Адама Михайловича.

— Как, ты говорил, его фамилия? Самцов, что ли?

— Не Самцов, а Самусев.

— Ну да, Самусев. И что, жив, здоров, голова в порядке?

— Представляешь, Ваня, не поверишь: бомж бомжом, крестьянин крестьянином. Живет в деревне, в гнусной маленькой деревне, на берегу маленькой вонючей речки. Каждое утро ходит с удочками, рыбку ловит.

— И что из этого следует?

— Многое из этого следует! Я же тебе говорю, — хлебнув коньяка, быстро заговорил Барановский, — все хвосты у него остались, все до единого. Знает старик, знает, куда металл спрятали, куда они с Муратовым ниобий подевали!

— Это с тем, который себе голову из охотничьего ружья снес?

— Да–да, с тем самым, с Федором Муратовым.

— Гена, я тебя слушаю.

— Иван, может, завяжем с этой водкой, а?

— Жить‑то на что думаешь?

— Будем торговать легально, ночью людей на работу выводить опасно, сдадут латышам, хоть и русскоязычные…

— И что дальше?

— Может, наедем как следует на этого Самусева и узнаем, куда они с Муратовым металлы из хранилища вывезли?

— Думаешь, он скажет? Думаешь, они у него есть? Уже столько лет прошло, Гена, уже все травой поросло, уже твоего Муратова черви сожрали.

— Меня Муратов сейчас не интересует, пускай лежит и дальше, гниет. Я хочу денег, я хочу много денег.

— Все хотят, Гена. Деньги у нас с тобой есть, чего ты дергаешься, зачем на рожон лезть? Водка — это все‑таки водка, стратегическое сырье.

— Какое сырье? Какой продукт? Херня наша водка, Ваня, херня! Там ниобий. Ты вообще представляешь, что это такое? Его из Казахстана везли, сторно–обогатительного комбината. Представляешь, комбинат в Джезказгане? Огромный комбинат, тысячи людей вкалывают, а этих металлов — грамм, один грамм на сотни тонн породы! И знаешь, сколько грамм стоит?

— Не знаю.

— А я немного ориентируюсь. Надо найти людей, которые этот металл заберут, и толкнуть его. Перевезти к тебе в Латвию, а оттуда - куда заблагорассудится. Мы довозим до Латвии, договариваемся, если надо, с таможней, башляем им полные карманы под видом, что мы водку гоним.

Какую же ты водку из России в Прибалтику гнать станешь? Ты что, с ума сошел?

- Это дело техники, — уже заводясь и нервничая, заговорил Барановский , — Это все херня. Там миллионы, представляешь, Ваня! Миллионы! — Слово «миллионы» Барановский произнес так, как фанатик произносит слово «Бог». С таким пиететом он сказал слово «миллион», что даже Токарев, хорошо знавший своего компаньона, и то вздрогнул.

— Да ты, мне кажется, не в себе, у тебя крыша начала отъезжать.

— Ничего у меня не отъезжает, Ваня, ничего, я в полном порядке, в здравом рассудке и полной памяти. Договорись, найди людей, а я решу вопрос с Самусевым. Дадим ему денег, много дадим, а потом его… — и Барановский ребром ладони провел по шее, — и забудем о нем. И можем уехать, можем дернуть. Зачем нам этот завод? Зачем нам эти фуры с бутылками? Каждую неделю туда, сюда… Тебе не надо будет мотаться, будешь жить припеваючи.

— Ты меня, Гена, спросил, хочу я этого или нет? Ты поинтересовался, интересно мне это или нет?

— Ваня, ты хочешь меня убедить, что тебя деньги не пилят?

— Деньги меня пилят, и еще как. Я в твоих стержнях и слитках разбираюсь как свинья в апельсинах, ровным счетом ничего. Как я могу договариваться, с кем я могу договариваться? Да я даже названия всей твоей хрени не знаю.

— Тебе и не надо это знать. Я тебе дам все названия, печатными буквами напишу, а ты выучишь их и будешь им талдычить, чего у тебя есть и сколько.

— Гена, не гони, подумать надо, — Токарев взял портфель, расстегнул замки и вытащил целлофановый пакет, в котором лежала толстая пачка стодолларрвых купюр.

— Сколько здесь? — спросил, глядя на пачку, Барановский.

— Полтинник.

— Это, конечно, хорошо.

Деньги легли на стол рядом с сигаретной пачкой. Они были раза в три толще. Барановский подвинул к себе деньги, постучал по ним пальцами, так пианист в ресторане стучит пальцами по клавишам рояля, ожидая, когда заказчик положит на крышку инструмента купюру.

— Видишь, дело идет. Каждый месяц, каждый квартал понемногу капает. Может, на фиг нам все это надо — Самцов твой или как его…

— Самусев, Самусев, — уточнил Барановский.

— Вот видишь, квартира у тебя хорошая, в центре города, тачка хорошая, шмотки шкафы ломят, денег хватает. Зачем это тебе надо?

— Это и тебе, Ваня, надо. Разом все проблемы решим, одним махом. Срубим деньги…