— Доблестный капитан Проценко закончил свой рейс в небывалый срок; преодолевая чрезвычайно сложный путь, наши моряки совершили настоящий подвиг.
Шура помнила, как Дим, расстелив на столе карту, рассказывал им целый вечер о том, что они плыли по океану пятьдесят дней и ночей, прежде чем подошли к морозному скалистому берегу.
«Вот здесь, — говорил Дим, обводя острым кончиком карандаша маленький белый островок, — здесь нас погода потрепала. Никому не пожелаю попасть в такую историю».
Дядя Дим тогда признался: «Казалось мне, что никогда не оттаю. Промёрз и устал смертельно».
Вот, оказывается, как ему было трудно вести корабль…
Володя продолжал говорить. Он говорил и говорил, и капитан Проценко в его рассказе всё время гордо стоял на своём капитанском мостике и смотрел только вперёд, не выпуская из рук бинокля.
«Зачем он сочиняет? — думала Шура. — Ну зачем?»
Володя перевёл дыхание и продолжал без запинки хвалить капитана. Если бы тот мог всё это слышать, то, наверно, сказал бы:
«Ну и ну! Вот какой я стал хороший, сам себя не узнаю!»
Левашко показала указкой точку на ледяном берегу, где, по словам Володи, капитан бросил якорь, и Володя замолчал.
— Всё? — спросил Пётр Петрович.
— Всё, — ответил Володя и, обращаясь к кружковцам, деловито спросил: — У кого, ребята, вопросы?
— А дальше? — спросил Миша Коршунов. — Дальше что было?
Надо же было Коршунову остаться на кружке! Володя не знал, что было дальше. Но он не растерялся.
— Когда капитан вернётся из нового плавания, мы пошлём ему телеграмму и попросим его рассказать…
Володя не успел договорить, о чём они будут просить капитана, потому что в классе кто-то громко заплакал.
Плакала Шура Проценко. Плакала горько, уронив голову на парту.
— Он не пойдёт больше в море. Он теперь всегда, навсегда… — повторяла Шура рыдая.
— Ну вот! — растерялся Пётр Петрович. — Вот это никуда не годится!
Он подошёл к Шуре. Какой там кружок! Все повернулись к ним, никто ничего не понимал.
— Он поправится, он не будет болеть, — говорил Пётр Петрович.
— Конечно, поправится.
Шура вытирала слёзы, но успокоиться не могла. Ей было обидно, что Рогов, который не знает Дима и которому всё равно, болен он или здоров, рассказывает о нём так, будто дядя Дим не живой человек…
Нина Короткова принесла стакан с водой.
— Она больше не будет плакать, — сказал Пётр Петрович. — Это правда, ребята. Капитан не пойдёт больше в море. Он ушёл в отставку и сейчас болен. Он живёт рядом с тобой, как же ты этого не знал? — спросил своего ученика учитель.
Володя Рогов, для которого всё происходящее было как гром среди ясного неба, стоял потрясённый.
— Тебе непременно нужно познакомиться с капитаном, — сказал Пётр Петрович. — Тем более, что это так просто.
— Пётр Петрович, — раздался голос Миши Коршунова, — а она первый пример решила правильно! — Миша рассматривал листок с контрольной работой Шуры Проценко.
Оказывается, Шура всё же успела решить первую задачу.
Пётр Петрович посмотрел листок, смоченный слезами, и сказал:
— Вот она успокоится и решит ещё два примера.
— Я успокоилась, — сказала Шура.
Конечно, если человек волнуется, ему трудно решать задачи, но, если нужно, он их решает, и Шура Проценко решила контрольную работу.
В этот день Шура возвращалась из школы не одна. С нею шли девочки.
Если идут вместе пять девочек, то они могут говорить всю дорогу, пусть она будет длиною в сто вёрст.
— А почему ты скрывала, что капитан твой брат? — спросила Наташа Левашко.
— Какой брат? — удивилась Шура. Она даже остановилась. — Я ничего не скрывала. Что же, по-твоему, я должна была всюду кричать, что мой дядя капитан?
— И правильно, — сказала Нина Короткова. — Не каждому охота хвастаться.
Наташа ничего больше не стала спрашивать у Шуры, хотя ей очень хотелось спросить, что ей привёз дядя-капитан из далёкого путешествия. Навстречу девочкам шагал Степан.
— Стёпа! — крикнула Шура. — Ты к нам?
— К вам, — ответил Степан, и Шура, не попрощавшись с девочками, побежала домой.
Все были дома — и Дим, и папа, и мама.
На столе, приготовленном к вечернему чаю, стоял торт.
— Батюшки! — удивилась Шура. — Это по какому случаю?
— По случаю союза сердец, — ответил Дим и поставил на стол зелёные бокальчики. — А ты, королева, нюхаешь цукатики и больше ничего не видишь?
Шура оглянулась.
В синей вазе, которая давно пустовала, стояли астры: белые, розовые, лиловые, пёстрые — целый сноп.
— Ты именинник! — вспыхнула Шура. — И не предупредил! Ты знаешь, как это называется?
— Не угадала! — Дим хлопнул в ладоши. — Все в сборе, прошу за стол! Садись, Степан!
Стёпа стоял сконфуженный. Попал на именины без подарка. Нехорошо получилось.
Когда все расселись, дядя Дим постучал штопором по бутылке шампанского, чудом появившейся на столе.
— Попрошу, друзья, внимания!
Шура поглядела на Стёпу. Он сидел чинно, как полагается за торжественным столом. «Чьё же рождение?» — недоумевала Шура. Может, Стёпино?
Мама улыбалась, а Дим продолжал:
— Жили-были молодые и прекрасные!
Мама улыбнулась ещё веселее:
— Ты мне давно не дарил цветов, Дим…
— Ты не помнишь, дарил! — Дим поглядел на Шуру. — Когда Шурка родилась, дарил, а это цветы с особым значением. Ровно пятнадцать лет назад мой брат Василий…
