— Но я рад, я необычайно рад нашей встрече, — продолжал между тем Каржоль, пожимая ей руку. — скажите, однако, что ж это значит, какими судьбами вы здесь и почему на вас этот костюм сестры милосердия? — Кстати, он очень идет к вам.
Тамара усмехнулась с некоторой горечью. Последний «комплимент» показался ей и пошловатым, и совсем «некстати».
— Мы с вами так давно не виделись, граф, — начала она уже с некоторой сдержанностью, — что вы, очевидно, совсем не знаете ничего, что было со мной за все это время… Ну, так поздравьте меня: благодаря вам, я уже христианка, и за это мое вечное, душевное вам спасибо!
— Вы помирились с вашими родными? — спросил он вдруг с заметно большим оживлением и интересом.
— С родными? Нет. Моя бабушка умерла, а дед… едва ли он даже знает, где я и что я.
— Но разве вы не делали никакой попытки к примирению, не писали ему?
— Нет. Да и зачем?.. Все равно, из этого ничего не вышло бы.
— Ну, нет, почем знать!.. Ведь он вас так любит, вы его единственная внучка… и наконец, тут замешаны ваши материальные интересы…
Это упоминание об «интересах» — то есть, понятно, о ее наследстве, чуть не прежде всего и притом в такую минуту, невольным образом покоробило внутренне Тамару. Ей было неприятно, зачем именно он вспоминает об этом.
— Мои «интересы»! — грустно усмехнулась она. — Вы знаете, я уж давно махнула на них рукой, и они меня нисколько не соблазняют, — проживу и так, даст Бог!.. Добрые люди — спасибо им! — приняли во мне живое участие, приютили меня в Общине, где я и крестилась, полюбили меня, и вот почему я теперь сестрой. Я поехала на войну вместе с ними, да иначе мне и деваться было бы некуда. История моя, как видите, очень проста и немногословна.
Все это было сказано не без оттенка грустной горечи, потому что в душе ей было несколько обидно, досадно и больно, что он — он, по-видимому, так мало высказывает интереса к ее внутреннему, нравственному миру, к ее заветному чувству, которое, казалось бы, должно быть для него всего дороже. И зачем ему так торопиться с этими практическими намеками на «материальные интересы»!
— Да впрочем, что обо мне! — слегка махнула рукой Тамара, как бы отгоняя от себя невеселые мысли и вдруг переменив свой тон на приветливо любезный и веселый. — Мне гораздо интереснее, — продолжала она, — спросить вас, какими вы судьбами здесь, у нас в госпитале? Вы, вероятно, назначены уполномоченным от «Красного Креста»?
— Я?.. Нет… Почему вы так думаете? — удивленно спросил Каржоль, даже несколько смутясь таким вопросом.
— Да именно потому, что вы здесь, — пояснила Тамара. — Что ж иначе могло бы привести вас в действующую армию? — Само собой, или «Красный Крест», или желание подраться с турками. И я, еще как встретила вас в Букареште, сейчас же подумала себе, что вы или к Черкасскому, или поступаете волонтером в армию.
— Волонтером!? — принужденно рассмеялся Каржоль, задетый за живое таким предположением. — Нет, к сожалению, ни то, ни другое, — слегка вздохнул он, — но… можно ведь быть полезным и не на одних только этих двух поприщах.
Тамара молча взглянула на него вопросительным взглядом, видимо ожидая дальнейшего пояснения этих неопределенных и несколько даже загадочных слов.
— Я здесь, действительно, в роли уполномоченного, — несколько принужденно продолжал Каржоль, — только не от «Красного Креста», а от… «Товарищества».
— «Товарищества»?.. То есть, как это?.. Какого «Товарищества»? — с недоумением переспросила Тамара. Ей и в голову не могло придти «Товарищество Грегер, Горвиц и Коган», — до того далека была она от возможности сопоставления имени графа с этими ославленными на всю Россию именами.
Но граф, как раз их-то и назвал, да еще так-таки прямо глядя ей в глаза, точно-бы он бравирует этим своим положением жидовского «уполномоченного».
— Полноте, вы шутите, граф, — серьезно сказала она с недоверием и даже как будто с некоторым испугом.
— Ни мало, — отвечал он. — Да и что ж тут такого!.. Я действительно состою агентом «Товарищества» и являюсь даже специальным представителем «сухарной компании».
И говоря это, он заметно старался даже утвердиться в тоне бесстыжей серьезности, точно бы в этом его «представительстве» какая-то особая честь заключается.
— Как! Вы пошли служить к этим вампирам!? — невольно вырвалось у Тамары прямо из сердца. Ей вдруг стало больно, оскорбительно и стыдно за этого, столь дорогого ей человека.
— Почему же непременно к «вампирам»! — снисходительно усмехнулся Каржоль. — Люди как люди, — ничего себе.
— Да разве вы не слыхали, не знаете, что говорит о них вся армия?
— Какое же мне до этого дело! — пожал граф плечами. — Я исполняю свою обязанность, и только… Исполняю ее честно, добросовестно, — с меня и довольно.
После этих слов, уже и для Тамары настала очередь смутиться.
— Да нет, вы меня мистифицируете. Этого быть не может! — решительно проговорила она, засматривая в глаза Каржолю, точно бы моля его, чтоб он ее разуверил, и ожидая что граф сам сейчас вот рассмеется и скажет: «Ну разумеется, шутка! А вы и поверили?»
Но он не сказал этого. Напротив, он возразил, что почему же «быть не может?»— что ж тут такого особенного?
