Тамара Бендавид - [137]

«Да, в Москву! Это — идея! — И там, в Москве, выжидать событий. Из Москвы, обдумав хорошенько, он может дать ответ Тамаре. Можно будет уверить ее, что письмо ее уже не застало его в Петербурге и было переслано ему квартирною хозяйкой в Москву, куда он накануне вечером должен был выехать экстренным образом, по крайне важному для него делу, — ну, и так далее, там уже что-нибудь придумаем.»

«Да, это так. Ничего иначе не остается, и надо ехать сегодня же.»

«Судьба, как видно, ставит ему новый барьер, но он через него перескочит. — Он не сдастся! En avant, sapristi!.. и нечего больше раздумывать!»

Малахитов все время молча «пристойным образом» следил за Каржолем и замечал про себя, что с ним как будто творится «нечто неподобное»: должно быть, получил еще какую-то загвоздку, — даже в лице переменился. Но «вопрошать» его он не считал «благоуместным» и потому делал вид, будто ничего особенного не замечает, хотя самому, в душе, очень хотелось бы знать, для разных своих «приватных» соображений, что случилось и что за письмо получено графом?

Но граф начал первый, и тем отчасти удовлетворил его молчаливому любопытству, объявив, что вследствие этого письма, должен сегодня же ехать в Москву. Сколько времени придется там пробыть, — пока и сам еще не знает; но во всяком случае просит почтеннейшего Ассинкрита Смарагдовича устроить через какого-нибудь подходящего человека наблюдение в доме графини; если неравно ей вздумается вернуться раньше осени, то чтобы знать это тотчас же. — И тогда, как только она приедет, вы сейчас же давайте мне знать телеграммой, — и я немедленно же явлюсь.

— Что ж, это возможно, — охотно согласился Малахитов. — Самое лучшее, через местного околодочного: им-то, в участке, это будет сейчас известно, и они не умедлят. Можно будет пообещать за это… поблагодарить… Это легче легкого- с, будьте покойны!

— Значит, я в надежде? — протянул Каржоль ему руку. — А пока извините, многоуважаемый!.. Некогда, надо торопиться.

По уходе Малахитова, граф сейчас же отправился к Амалии Францевне и объявил ей о своем отъезде. Та даже руками всплеснула: «Mein Gott, ist es moglich?!»— но он утешил ее, что уезжает по экстренному делу не на долгое время, и даже часть вещей своих оставляет у нее, — значит, это может служить ей ручательством за его скорое возвращение; комнату его, если хочет, может пока сдать, чтобы не стояла даром, но по приезде, он опять займет ее, непременно ее же. А главное вот что: если на сих днях будет кто-нибудь его спрашивать, — кто бы ни пришел, мужчина ли, дама ли, — говорить всем, что граф еще вчерашнего числа вечером (число заметьте! не перепутайте!) уехал экстренно в Москву и велел все письма, какие будут, тотчас же отправлять к нему в гостиницу Дюссо, — это, мол, его московский адрес, — и одно-де такое письмо уже отправлено. Не забудьте же, главное, что уже отправлено, нынешнего числа; как только было получено, сейчас же и отправили. — Понимаете? — А если спросят, когда граф будет назад, отвечать, что неизвестно. Так и прислуге всей приказать, чтобы хорошенько запомнили. Амалия Францевна, хотя и с сердечною грустью (Ах! могла ль она не грустить!..) примирилась с мыслью о необходимости временно расстаться с таким прекрасным жильцом и дала ему слово исполнить в точности все его распоряжения, а затем даже сама пошла помогать ему укладываться.

В тот же день, захватив с собой лишь один чемодан с бельем и костюмами, граф с курьерским поездом уехал в Москву. Слава Богу, критическая минута пока миновала! Авось он и совсем избежит ее!

XXXVI. НА РАСПУТЬИ

Напрасно прождав два дня ответа на свое письмо, Тамара — как ни претило ей это, но нечего делать — решилась отправиться сама в «шписовские нумера», чтобы отыскать там Каржоля или узнать, по крайней мере, причину его странного молчания. Да и надо же было наконец объясниться с ним положительным образом, чтобы выяснить себе, во-первых, целый ряд недоумений, невольно вызванных в ней его последним письмом, полученным ею в Сан-Стефано, а затем узнать от него что-либо определенное и насчет их предполагаемого общего будущего. Последняя задача в особенности казалась ей неприятною, неловкою (точно бы она сама навязывается ему!), но Тамара надеялась, что, вероятно, сам граф облегчит ей эту тяжелую задачу, заговорив первый о своих намерениях и шинах. Если свадьба, то когда же именно? Узнать относительно этого что-нибудь ясное и точное было ей необходимо, потому что хотя она и пользуется теперь гостеприимством общины, но оставаться в таком неопределенном положении продолжительное время, жить как бы «на хлебах из милости», не вступая в штат общинных сестер и тем, быть может, отымая место у какой-нибудь другой кандидатки из числа ожидающих, как манны небесной, открытия штатной вакансии, — казалось Тамаре не совсем удобным и справедливым. Она еще в Сан-Стефано заявляла начальнице и некоторым другим сестрам, что пребывание ее в общинном доме будет непродолжительно, лишь на первое время, пока она не устроится иначе. Поэтому, если свадьба не может почему-либо состояться в скорости, то ей надо немедленно же подумать, как именно устроиться в ожидании дальнейшей перемены своей судьбы. Все это, думалось ей, может быть решено только после объяснения с графом, и потому последнее представлялось совершенно необходимым теперь же.