Там, за рекою, — Аргентина - [150]
СХВАТКА С ПУСТЫНЕЙ И МОРЕМ
Приготовления к отъезду в Уругвай были закончены.
«Татра» стояла перед зданием бразильского автоклуба в Порту-Алегри с полным баком, с запасом бензина и масла на долгую дорогу. Оставалось только проверить сведения о последних 500 километрах пути через области Риу-Гранди-ду-Сул к границе Бразилии, сведения, которых в Южной Америке всегда недостаточно, чтобы автомобилист смог составить себе представление о дороге, ожидающей его.
О дороге?
— Обычно у нас ездят из Пелотаса до Жагуарана. Это длинный и довольно тяжелый путь. Камни, скользкая глина, крутые склоны. В это время там ежегодно бывают большие оползни, — объяснил нам заведующий автоклубом.
— На карте нанесена как вспомогательная еще одна дорога, от Риу-Гранди до Шуи. Мы уже слышали о ней в Рио-де-Жанейро…
— Это пляж, сеньоры, а не дорога. В тридцати километрах от Риу-Гранди начинается полоса прибрежных песков. По ним надо ехать двести двадцать пять километров между морем и дюнами. Я бы вам не советовал…
— Почему? Разве там никто не ездит?
— Не совсем так. Несколько шоферов знают пляж как свои пять пальцев и даже предпочитают его горной дороге до Жагуарана. Старый Сантус из Риу-Гранди ездит по тем местам уже лет двадцать пять и несколько лет назад даже открыл там пассажирское сообщение легким автобусом на двойных колесах. Но в последнее время там затонуло более сорока машин. В песке! Вам когда-нибудь приходилось ездить по песку?
— Немножко. В Африке…
— Хорошо. Я бы вам сказал — попробуйте, но ни за что не ручаюсь. Ни в коем случае не выезжайте на пляж при южном ветре. Если погода неустойчивая, лучше повремените. Ну и, конечно, зайдите к старому Сантусу в Риу-Гранди. Никто лучше его не знает пляжа…
Спустя час самоходный паром высадил нас на другом берегу Лагоа-дос-Патус. Перед нами лежала плоская прибрежная равнина, раскаленная полуденным солнцем. Триста километров дорог и бездорожья, глубокой пыли и разъезженной глины, изборожденной колесами тяжелых возов, край, затерянный между морем и пампой. Густые лиственные рощицы, болота и топкие рисовые поля, выдыхающие липкую сырость. То тут, то там хижина из прутьев, и снова десятки километров одиночества. Это одна из самых плохих дорог в Бразилии. Стрелка спидометра лениво колеблется между цифрами «20» и «30», часто опускается к «5», слишком часто для такого долгого пути, какой был перед нами.
Поздно вечером свет фар «татры» выхватил из темноты клубы тумана над гладью реки Камакуа. После наших долгих призывных гудков па противоположном берегу загремели цепи парома.
— Эй вы, там, на машине! Буду у вас через полчаса. Придется спуститься вниз по реке: мало воды. Здесь, на середине, сплошные мели…
Черная тень бальсы поползла вдоль противоположного берега, пока не исчезла где-то внизу, в излучине реки. Темноту ночи заполнило противное, монотонное гудение москитов.
Вдалеке послышались выхлопы старого автомобиля, и через некоторое время над рекой показались две желтоватые фары тридцатилетнего «форда» на высоких жестких колесах.
— Boa noite, senhores!
— Добрый вечер! Скажите, пожалуйста, далеко ли еще до Бокейрана?
— Я езжу туда довольно часто, но, понимаете, спидометр на этой развалине не работал даже тогда, когда ее водил мой отец. До Бокейрана будет примерно километров пятнадцать…
Послышался плеск воды — приближался паром.
— Я, между прочим, тоже еду туда. Если хотите, буду вашим проводником…
За рекою — такая же разбитая дорога, как и до нее. Таинственность ночной поездки дополняется тучами пыли, полным диском восходящей луны и кваканьем лягушек. Поднимаемся со склона на склон, точно едем по скатам крыш; поворот следует за поворотом. За полчаса — 8 километров.
— Эй, далеко еще?
— Да километров пятнадцать будет.
— Выходит, мы и не трогались с места!
Еще полчаса — 7 километров. Снова прорываемся сквозь завесу пыли к ночному проводнику.
— Сеньор, сколько же остается до Бокейрана?
— Километров пятнадцать!
— Послушайте, зачем нам проводник и килограммы пыли в моторе. Едем вперед!
Гудок, газ — и стрелка спидометра перескочила цифру «30». Ночная одиссея продолжалась еще полтора часа, пока из тьмы не выплыли деревянные постройки селения Бокейрана и среди них— тускло освещенная вывеска постоялого двора.
Ровно 60 километров от перевоза.
На постоялом дворе для ночлега была приготовлена чисто выбеленная комната с пятью железными кроватями. А перед воротами, сидя на подножках грузовиков, отдыхали шоферы. В темноте приглушенно звучала гармоника. Она переходила из рук в руки, и каждый добавлял что-то свое. Аргентинское танго, бразильская самба, чамаме, байле-сито…
— A ver, muchachos! — звонко крикнул нам молодой уругваец, выжав из гармоники последнюю свою песенку. — А теперь, ребята, давайте-ка вы! Какую-нибудь вашу, чехословацкую!
В тишине бразильской ночи зазвучали мягкие мелодии чешского юга и темпераментные песенки татранских долин.
В Риу-Гранди — самом южном бразильском порту — полуденная сиеста.
Запах гнилой рыбы висит над грязными портовыми улицами, зажатыми многочисленными складами и портовыми сооружениями. На углу перед магазинчиком с облупленной вывеской «EMPRESA ATLANTICA» сидят в тени два полусонных парня.
