Там, за рекою, — Аргентина - [122]

Люди, которые восхищаются антикварными лавками и острыми коньками, крыш в старых уличках, с презрением говорят об этой авениде как о скучной, помпезной асфальтовой пустыне. Но пусть бы они попробовали встать с часами в руках на краю этой пустыни в полдень или под вечер, когда торговый центр города переселяется в предместья. Подсчитать проезжающие мимо машины невозможно даже в два часа ночи, когда здесь только одни автобусы, по три потока в ту и другую сторону. За пять минут мы насчитали тут 25 автобусных маршрутов. И это в два часа ночи.

За титульным листом Рио-де-Жанейро

Над Рио-де-Жанейро раскинулся небосвод цвета незабудок. Чудесный, сияющий день. Лучи солнца играли на крышах тысяч автомашин, которые выстроились под небоскребами на Ларгу-да-Кариока, как рысаки на линии старта. Все эти машины ждали лишь пятого удара часов, чтобы разъехаться по далеким предместьям. Под коробками небоскребов они были необходимой и логической частью большого города. А под крыльями огромных банановых листьев, на склоне у монастыря Сан-Антониу они выглядели довольно странно.

Всего лишь один квартал отделяет эту площадь от шума торговой авениды Риу-Бранку. И тем не менее здесь проходит граница между двумя городами, совершенно чуждыми друг другу. Красавица над Январской Рекой самодовольно принимает поклонения пяти частей света, говорит на десяти языках и прячет свое сердце в сейфах банков.

Другого Рио-де-Жанейро к морю не подпустили. Но это и не важно. Он рос четыре столетия, и за спиной у него восемь с половиной миллионов квадратных километров Бразилии. Его сердце — это сердце простого народа, и ему хватает одного португальского языка.

Перешагнешь границу на Ларгу-да-Кариока, и как бы проваливаешься вместе с паном Броучеком[56] в пятнадцатое столетие.

Но главное, это сходишь с протоптанных туристами тропок и впервые видишь те девять десятых Рио-де-Жанейро, которые для общества на Риу-Бранко слишком малопривлекательны.

Двухвагонный трамвай въезжает в проход под девятиэтажным домом на углу Ларгу-да-Кариока — и через десять секунд выползает с другого конца. Вскоре последняя остановка трамвая, который в полчаса за двадцать сентаво довозит своих скромных пассажиров до Руа-дас-Невес, высаживая их высоко над городом.

Старомодный трамвайный вагон неистово швыряет из стороны в сторону; по длинной подножке вдоль боковой стенки вагона пробирается кондуктор. Вдруг трамвайная линия оказывается над крышами домов; внизу, под двухэтажным каменным виадуком, течет авенида Мем-де-Са с миниатюрными коробочками трамваев.

После каждого нового поворота открываются новые изумительные виды: закоулки с доживающими свой век особняками патрициев, домишки, вот-вот готовые развалиться, и тут же многоэтажный дом на крутом склоне с лестницей, закрученной спиралью, как на минарете каирской мечети Ибн-эль-Тулун; пальмы на горах, староиспанские патио — внутренние дворики, скрытые за деревьями папайя, голые склоны и причудливые церквушки.

Возле домиков сидят, отдыхая, люди. Кое-где из окон слышится старинная мелодия спинета, как бы окутанная паутиной прошлого века. Косая тень отделяет залитые солнцем склоны от потемневшей ложбины, куда уже прокрадывается сумрак. Мирный покой на небольшой площади в конце Руа-Ориенте, охваченной воскресной ленью тропической сиесты.

На конечной остановке вагоновожатый садится на подножку и задумчиво смотрит в небо. И кажется, будто ты вдруг очутился в прелестнейшем уголке Рио-де-Жанейро.

Последние лучи солнца распрощались с гипсовыми надгробными памятниками небольшого кладбища, расположенного на склоне под уличкой Мигуэль-де-Пайва, и ползут по косогору к вершине Корковадо. Сюда уже не долетают ни паровозные гудки из района порта, ни рев тысяч автомобильных сигналов. Сюда никогда не проникает машина, никогда не добраться ей до уличек под Монте-Алегри, крутых, как крыши готических соборов, и таких обрывистых, что невозможно шагать через две ступеньки, поднимаясь по высокой лестнице вдоль стен домов. Лишь индюк бормочет тут на стенке да на тротуарах беседуют кабокло в пижамах.

Другой мир. Совсем иной, чем Рио туристов и королей торговли, чем город авениды Варгас и Копакабаны.

Над ночным Рио

Наш трамвай занят теперь чернокожими парнями.

Все пассажиры оживленно беседуют, притопывают, подпевают группе парней, которые избрали прицепной вагон местом для подготовки к карнавалу. Через две недели вся Бразилия с головой окунется в круговерть маскарада, а две недели — не очень-то большой срок. Уже два месяца распевает Рио-де-Жанейро карнавальные песенки, которые порождены темпераментом, неодолимым жизнелюбием и врожденным талантом народных музыкантов и которые были признаны лучшими на прошлогоднем конкурсе. Эти песенки на долгие недели завладевают всей жизнью большого города. Они распространяются, как лавина; их разучивают и на фавелах, и в садах предместий, и на улице, и в трамвае, и на тротуарах, и в поезде, и в залах ожидания вокзалов.

Между тем на море, на город и на зеленые склоны гор опустилась ночь.

Горстка людей на конечной остановке на Сильвестре терпеливо дожидается, когда из темноты леса выползет стальная сороконожка с освещенными прямоугольниками окон, с зубчатым брюхом и тихо рокочущими электромоторами. Она останавливается, вбирает в себя порцию пассажиров и снова погружается с ними во мрак.