Там, за передним краем - [87]

— Богданов, проверь все запоры, — распорядился Мотовилов. — Окна и двери забаррикадировать. Приготовиться к бою. Снайпер, ты со мной, на колокольню. Надо своим сигнал дать.

Поднялись наверх. Осмотрелись. Проемы заложены мешками с песком. Оставлены щели для наблюдения. Через них можно и огонь вести. Передний край совсем близко. Его начертание легко угадывается по скрещивающимся траекториям пулеметных очередей. Отсюда, сверху, их пульсирующие линии кажутся даже красивыми, и цвет у них разный: то красный, то огненный, а то голубоватый.

Небо на востоке начало сереть. Скоро рассвет.

Андрей Мотовилов сбросил один мешок, просунул в дыру руку с автоматом и дал вверх две очереди. Вслед за этим выстрелил из ракетницы.

— Сейчас, снайпер, начнется… — взглянув на часы, сказал он. — Мы точно уложились. — И начал укладывать рядом с собой на полу гранаты.

Но началось не тотчас, а минут десять спустя. Через отверстие, к которому прильнул Лавров, было хорошо видно, как группа фашистов пересекла улицу и подбежала к собору. Начали молотить в дверь. Раздались выстрелы. Изнутри молчали, тянули время.

— А мы попробуем их отсюда достать, — с этими словами лейтенант сбросил еще один мешок, взял «лимонку» и, размахнувшись, запустил ее. Вадим видел, как она перелетела через скульптуры святых, возвышавшихся на стене, и рванула перед входом, где собрались гитлеровцы. За первой полетели вторая, третья гранаты. Грохот, стон, крики. Автоматные очереди ударили по колокольне. Из пробитых мешков струйками потек песок.

Вадим заметил, что один из стрелявших прячется за угол дома. Прицелился, выждал, пока тот высунулся, и нажал на спусковой крючок. Гитлеровец ткнулся головой в тротуар.

— Смотри, чтобы пушку не подтянули на прямую наводку, — крикнул лейтенант. — Тогда нам хана.

Может, фашисты и сделали бы это, но передний край вдруг содрогнулся от артиллерийского и минометного залпа. 98-я дивизия перешла в наступление. Сквозь дым и грохот донеслось еле слышное: «а-а-а!..» Оно было подобно волне, родившейся в дали моря: чем ближе катилось к берегу, тем становилось мощнее. Проходят считанные минуты, и огромный вал всесокрушающего «ура» смял, захлестнул вражеские позиции. С верхотуры все это видно, действительно, как на ладони.

Сначала поодиночке, а потом и группками фашисты начали пятиться назад. Прятались за стены домов, отстреливались. Некоторые из них, видимо, думали укрыться и за собором. Но он вдруг ощетинился огнем. С первого этажа через окна, узкие, как бойницы, ударили из автоматов разведчики, сапер. Лейтенант Мотовилов пустил в ход остатки «карманной артиллерии». Патрон за патроном загонял в ствол своей винтовки и сержант Лавров. Стрелял выборочно.

А «ура» совсем рядом. В конце улицы показались темно-зеленые плащ-палатки. Гитлеровцы огрызаются, бьют из пулеметов, орудий. Позади Лаврова с оглушительным треском рванул снаряд. Свалилось несколько мешков, брызнули осколки кирпичей. Лейтенант не успел отвернуться, посекло лицо.

— Уходим! — крикнул он. — Бьют прямой наводкой. Мы свое сделали.

Выскочили на улицу. Мимо пробегают наши, стреляют. Неподалеку от разбитого киоска Вадим увидел Аню Шилину, Свету Удальцову. С ними была и Марина Степаненко.

В одном из переулков по ним вдруг хлестнула пулеметная очередь. Вадим плюхнулся за каменную тумбу. Марина вскочила в приоткрытую дверь здания, но… на противоположной стороне улицы. Осмотрелась и увидела, что фашист засел во флигельке и оттуда бьет вдоль улицы. Пару раз выстрелила по нему. Но толку никакого: самого-то пулеметчика не видно. Надо выкуривать. Быстро перебрала патроны — ни одного зажигательного. Вот он, «закон подлости»! Сколько носила — ни разу не потребовались. Сегодня не взяла — и на тебе. Может, у сержанта есть? Выбрав момент потише, крикнула:

— Зажигательные есть? Я вижу, где он сидит. Надо поджечь флигель, а патронов у меня нет.

У Лаврова патроны с красным наконечником были. Но как их отнести на ту сторону? Не успеешь высунуться — и скосит очередь. Добросить тоже не добросишь. Стоп! Есть же рогатка! Надо попробовать из нее. Не поднимаясь из-за тумбы, стал поворачиваться на бок. Снял одну лямку рюкзака. Повернулся на другой — снял вторую. Расстегнул заветный кармашек. Вот она! Вишневая, отполированная, и резина красная. Достал патроны. Заложил один в кожицу, крикнул Марине:

— Держи!

Оттянул резинку, выпустил. Метра три патрон не долетел. Второй упал рядом, третий и четвертый попали прямо в Марину.

— Хватит! — махнула она рукой и, зарядив винтовку, выстрелила один, другой раз. Подождала минуту, еще выстрелила.

— Есть, командир! — крикнула. — Задымил флигель.

«Спасибо тебе, Сережа Бычков, ученик четвертого класса, — с благодарностью подумал Лавров, снова пряча рогатку в рюкзак. — И твой подарок пригодился».

Фашистский пулеметчик не стал ждать, когда огонь припечет его. Он смотался сразу, как только почувствовал, что пахнет жареным.

И еще раз пришлось залечь снайперам. Почти на окраине Дубулти, рядом с шоссейной дорогой, попали под пулеметный и орудийный огонь. Вжались в землю, ищут цели. Неподалеку, из-за большого дерева, бьет короткими очередями наш «максим». Что-то знакомое показалось Лаврову в лице того, кто держался за рукоятки. Присмотрелся. Да это же Петро! Точно! И голова перевязана. А вот и Валька — третий номер.