Там, за передним краем - [38]

Дверь землянки тихо открылась. С виноватой улыбкой вошел Николаев. Кивнул всем, молча сел на краешек нар рядом с пирамидой для оружия.

— Стихи Гёте начал писать с восьмилетнего возраста, — продолжал старшина Болдырев, — и писал их до самой смерти, до восьмидесяти трех лет. Его произведения составляют шестьдесят томов. В них и ранняя лирика, и Зезенгеймские песни, элегии и баллады, сонеты и эпиграммы и, конечно, бессмертный «Фауст» — шедевр мировой поэзии.

Все время, пока Алексей рассказывал о Гёте, Лавров наблюдал за Надей Чуриновой. Она ни на секунду не отрывала глаз от Николая. И столько в этом взгляде было любви, невысказанной тоски, тревоги, надежды, столько величайшей нежности, восхищения, что у Вадима сердце зашлось. Было трудно даже предположить, чтобы в одном взгляде могли уместиться все лучшие чувства женщины — матери, сестры, любимой. Все существо ее ждало, когда он повернется к ней, поглядит на нее. Большего ей сейчас и не надо было. Но Николай сидел сумрачный и думал о чем-то своем. Неужели о той, что хочет видеть его только Героем?

Алексей умолк. И сразу же послышался тихий перебор струн гитары. Марина Степаненко, стрельнув своими черными смородинками, тихо запела:

Горные вершины

Спят во тьме ночной,

Тихие долины

Полны свежей мглой…

Так же тихо ей подтянули Алексей Болдырев, Наташа Самсонова:

Не пылит дорога,

Не дрожат листы…

Подожди немного —

Отдохнешь и ты!

— Тоже Гёте, — пояснил Алексей и добавил: — В прекрасном переводе Лермонтова.

Вернулась Таня Климанова. За ней в землянку вошел лейтенант Скворцов. Таня положила сверток с бельем на нары. Присев на краешек, окинула всех взглядом. Наташа молча погрозила ей пальцем. В ответ та пожала плечами, дескать, не понимаю за что, но тут же приняла смиренный вид.

— Друзья, — привстал сержант Лавров, — позвольте мне от имени награжденных и не награжденных снайперов сказать вам большое спасибо за поздравления, за этот чудесный вечер. Мы сегодня услышали много интересного о Риге, о творчестве великого Гёте. Верим в торжество прекрасного, бьемся за него. Каждый из нас знает, что прекрасное восторжествует. Но сколько на его пути врагов! И первые из них — гитлеровцы. Вот почему девиз снайпера до самой победы один: «Сколько раз увидишь фашиста, столько раз убей его!» Убей того, кто жег и грабил наши села и города, кто превращал музеи в конюшни, заваливал трупами советских людей рвы и овраги, печи крематориев. Убей того, кто пригвоздил штыком к полу несмышленого племянника Риты…

При этих словах Рита вздрогнула, голова и плечи ее спустились.

— Простите, что вспомнил об этом, — извинился Лавров. — Но, может, тот убийца сидит в Риге? Или прикрывает подступы к ней? И потому, сколько бы раз вы ни увидели его, столько же раз убейте его. Лида, — обратился Вадим к Ясюкевич, — если во фляге осталось что-то, плесни всем по капле. У меня тост есть. — Лида взяла флягу, поднесла ее к уху, покачала. Есть! Кто был поближе, тем налила, а дальше пустила флягу по кругу.

— Тост мой будет за дружбу, — продолжал сержант, — за искреннюю, чистую, за фронтовую, окопную.

…Расходились не сразу. Сначала вышли «подышать свежим воздухом» Рита Кулдзиня и Вахтанг Кобахидзе, за ними последовали Наташа Самсонова и Алексей Болдырев, потом Таня Климанова и Аркадий Скворцов, Света Удальцова не замедлила прокомментировать это:

— По-моему, если двое часто дышат свежим воздухом, то может появиться третий. А каково ваше мнение, товарищ командир? — с серьезным выражением лица обратилась она к Лаврову и тут же, как бы вспомнив, добавила: — Ах, да, я и забыла: вы же нецелованный… Моего бы Ванечку сюда… Собственно, пошел он к черту! Крутится теперь около беленьких сестричек. А мне бы сейчас — «цыганочку»! Сыграй, Маринка.

Та будто ждала этого. Озорно сверкнув глазами, подхватила гитару и ударила по всем струнам. Назад провела медленнее, как бы успокаивая звук. И тут же быстро прошлась пальцами по грифу и струнам, объявила:

— «Цыганочка» с выходом. Исполняет заслуженный снайпер полка Светлана Удальцова.

Света дурашливо склонилась в реверансе, повела плечами и, выгибая талию, важно пошла по проходу к столу, где места было больше. Приостановилась, взметнула кисти рук и, как бы поддерживая за плечами шаль, поплыла, потряхивая локонами. Темп музыки нарастал. Плясало уже все существо Светланы: руки, ноги, плечи, бедра, искрились агатовые глаза. Девушки, да и Николай с Вадимом, не жалели ладоней, от души хлопали в такт музыки.

— Э-эх! — выкрикивала порой Удальцова. — Жаль, разойтись негде… — И вдруг резко остановилась: — Все, хватит. Остальное допляшу у себя на свадьбе. — Подошла к Марине, обняла ее: — Молодец, Маринка, играешь превосходно. А сейчас положи гитару, пойдем подышим кислородом. Нам с тобой это не опасно.

Девушки вышли. Надя наконец осмелилась и спросила:

— Ну как съездили домой, Николай?

— Хорошо, Надюша. — Подумал, уточнил: — Нормально. Я тебе потом расскажу. А сейчас прими от меня поздравления с орденом. Прости, пойду во взвод, мне нужно быть там.

Ничего особого ведь и не сказал Николаев, а какая радость, какое счастье засветились в глазах девушки! Он впервые назвал ее Надюшей, обратился к ней на «ты». И сердце ее пело.