Там, за облаками… - [24]

Он знал его сам — молодым. Таким, какого уже начинал понемногу в себе забывать. И вот молодость, в самых дорогих для памяти мгновениях ее, возвращалась, повторяясь в другом. И он снова испытал это волнение, обновившее душу и принесшее спокойную радость. Значит, она чего-то да стоила, молодость, если повторялась теперь, пусть и немногим, еще хотя бы в одном человеке.

— …Произвести осмотр и проверку систем, приборов и механизмов согласно контрольной карте осмотра!

Они проверяли управление, положение многочисленных переключателей и тумблеров на панелях, скорректировали показания приборов и навигационных систем, исправность работы связи. Старшая бортпроводница, появившись на пороге, доложила об окончании посадки.

— Двери закрыть, проверить герметизацию, запросить разрешение на буксировку.

Тяжелый щелчок двери, ставшей на замки, отделил их от вязкой июльской жары и от всего огромного мира — и был теперь готов вылететь по расписанию борт № 78714, маленький обособившийся мирок со своей обособленной жизнью. Еще в земном неторопливом ритме текло время для тех, кто ждал вылета в пассажирских салонах, а для пятерых в пилотской кабине время уже ускорило бег. Еще твердая земля была под колесами ИЛа, но кабели наземного питания уже отключили, и для экипажа полет начался.

— Буксировка разрешена, — доложил радист.

Мараховский махнул рукой разморенному жарой водителю, сонно глядевшему снизу, из кабины уже пришвартованного к самолету красного тягача.

Грузно просев, качнулось шестидесятитонное тело машины. Скользнули по бетону синеватые тени плоскостей.

У начала рулежной дорожки тягач легким толчком отделился от самолета.

— Доложить о готовности к запуску согласно контрольной карте.

И они, повинуясь радисту, зачитывавшему очередность операций проверки, снова проверили готовность к работе огромной машины, но, по сути, еще раз проверили готовность к работе самих себя.

— Внуково, я семьсот четырнадцатый, осмотр согласно контрольной карте произвел, к запуску готов, прошу разрешение на запуск.

— Семьсот четырнадцатый, вас понял, — отозвался порт голосом дежурного диспетчера, и голос этот давал понять, что с этой минуты «семьсот четырнадцатый» прочно вошел в цепкое поле зрения наземных служб, обеспечивающих и поддерживающих полет. Забыть о нем они смогут себе позволить только тогда, когда в конце пути «семьсот четырнадцатый» зарулит на стоянку и, выключив двигатели, застопорит винты.

— Семьсот четырнадцатый, запуск разрешаю.

Наземный техник махнул рукой: позади свободно, можно запускаться, и отключился от связи.

— Номер второй, запуск.

С тонким комариным звоном включился турбогенератор, ожили бортовые электросистемы — теперь их питал собственный ток. Компрессоры погнали в камеры первые глотки обжигающей крови высот, и вот глухо забасил двигатель, качнулись, легко еще, почти невесомо, лопасти винта, контрольные лампочки на пульте механика оповестили о том, что первый этап запуска начался нормально. Звук густел; скоро вплелся в него тугой нарастающий звон — это лопасти секли воздух, слившись в прозрачный сверкающий круг.

Пришел час Полушкина. Он, сохраняя прежнее, как бы даже скучающее выражение лица, теперь священнодействовал у своего пульта. Руки его словно бы и не касались тумблеров, переключателей, секторов газа, но все нарастало звучание самого удивительного в мире оркестра. К ровному гулу двигателя подключился, набирая силу, голос второго, и скоро уже, подчиняясь почти неуловимым — так они были расчетливо и экономно точны — движениям рук Полушкина, четыре ослепительных солнца вспыхнули на вздрагивающих от напряжения плоскостях.

И снова радист зачитал контрольную карту («Топливо»… «Гидросистема»… «Курсовая система»…), а экипаж выполнял ее требования или проверял исполненное («Топлива на борту — норма, расходомеры выставлены»… «Курсовая система согласована»); а штурман доложил взлетные данные.

— Я семьсот четырнадцатый, двигатели запустил, осмотр согласно контрольной карте произвел, к выруливанию готов, разрешите выруливать на предварительный старт..

И была еще одна полная проверка себя и машины на предварительном старте, где Полушкин в последний раз опробовал двигатели, выводя их на взлетный режим, была проверка самая последняя — на исполнительном старте, у начала взлетной полосы, испятнанной черными полосами от ударов колес, убегавшей к горизонту. И здесь уже, казалось, только чудо удерживало на месте машину, яростно рвавшуюся вперед.

Потом «семьсот четырнадцатому» дали разрешение на взлет.

Руки механика легли на секторы газа. С четкостью и быстротой автомата работало в эти минуты его сознание, выполняя сложные вычислительные операции. Он держал в поле зрения показания приборов, контролировавших «самочувствие» моторного хозяйства, учитывал при этом обстановку разбега, поведение самолета и, оценивая действия летчиков собственным опытом и профессиональным мастерством, мгновенно переводил результаты сложных своих расчетов на язык необходимых действий. Все зависело в конечном счете от точности движений двух обыкновенных человеческих рук. И вот они держали теперь секторы газа, готовые или мгновенно добавить двигателям мощности, если ее вдруг начнет почему-либо недоставать, или убрать газ совсем, если такая необходимость возникнет, не упустив ту единственную возможность, когда начавшийся полет еще можно будет прервать, не рискуя ни людьми, ни машиной.