Там за морем деревня… - [46]

У меня от волнения, оттого, что бегала туда-сюда, заболело сердце. Я пошла в учительскую, глотнула валерьянки с ландышем. Евгений Савельевич тоже приходит в учительскую, садится за свой стол. И говорит со злостью:

— Вот она, несчастная наша педагогика. Нам плюют в глаза, а мы утираемся и начинаем хлопотать за того, кто в нас плевал.

Только он это сказал, входит Вера Платоновна в ужасном состоянии. Очки перекосились, волосы растрепаны, блузка выбилась из юбки. Я сразу к ней:

— Не волнуйтесь, всё улажено. Наташа получит аттестат. У неё сильное нервное переутомление. Возьмите в поликлинике справку.

Вера Платоновна отмахнулась от меня, как от назойливой мухи.

— Моя дочь абсолютно здорова!

Что ты сделаешь с этими людьми! Можно ли так говорить при Евгении Савельевиче! Вера Платоновна его прекрасно знает, вместе работали. На свете нет второго такого труса, перестраховщика. Я буквально застыла с раскрытым ртом, а она подходит к завучу и говорит:

— Могу ли я посмотреть сочинение моей дочери?

Я жду, что он увильнет, отговорится инструкцией, но Евгений Савельевич встает и уходит испросить разрешения у начальства. Пока он ходил к Елене Сергеевне, я тщетно пыталась уговорить Веру Платоновну не затевать истории. Евгений Савельевич вернулся и сказал:

— В виде исключения можете посмотреть сочинение дочери. — Затем он многозначительно взглянул на меня. — Мария Владимировна, прошу и вас присутствовать.

Иду с ними в кабинет директора. Евгений Савельевич усаживает Веру Платоновну за директорский стол, достает из сейфа стопку сочинений, находит работу Наташи и почему-то просит меня передать листки Вере Платоновне. Я отдаю ей работу Наташи и сажусь напротив в кресло. Евгений Савельевич отходит и устраивается в уголке дивана.

Стоит полная тишина. Вера Платоновна читает, поджав губы. Потом хватает со стола красный карандаш. Евгений Савельевич вскакивает и подбегает к ней.

— Нельзя!

— Тут ошибка! — возмущается Вера Платоновна. — Пропущена запятая!

— По новым правилам здесь запятая не ставится, — объяснила я, перегнувшись через стол и заглянув в сочинение Наташи.

Вера Платоновна недоверчиво пожала плечами. По мере чтения лицо её ожесточалось. Вера Платоновна нашла всё-таки две не замеченные Еленой Сергеевной ошибки.

— С любым учителем может случиться, — говорю я ей. — Сами знаете… Устанешь, пока проверишь столько сочинений.

Она опять отмахивается от меня, как от назойливой мухи.

— Я думала, что моей дочери занизили отметку, но оказывается наоборот. За сочинение ей полагается не тройка, а двойка. Я не знала, к сожалению, что мою дочь в школе не научили писать грамотно! — Бросила сочинение на стол и вышла, не попрощавшись.

Евгений Савельевич вложил сочинение Наташи в стопку и запер в сейф.

— Очень хорошо, что всё произошло при свидетеле, — сказал он мне со вздохом облегчения.

Я, по правде говоря, удивилась. Чего уж тут хорошего? Для школы ужасная неприятность. И Наташу очень, очень жалко.

Мой класс продолжал сдавать экзамены. Наташа сидела дома. Никто к ней не пришел, кроме «тёти Степы» — Вали Гетмановой.

Без всяких предисловий Валя спросила:

— Что ты собираешься делать дальше? Как будет развиваться твой протест?

Наташа угрюмо молчала.

— Но ты же не могла рассчитывать, что весь класс тут же, вслед за тобой, откажется сдавать экзамены, — продолжала Валя. — Ради чего по одному твоему слову — пускай смелому! — тридцать девять человек должны поставить под удар свое будущее? К тому же ты ни с кем из нас не посоветовалась. На что же ты рассчитывала?

— В такие минуты, — взволнованно ответила Наташа, — невозможно взвешивать и рассчитывать. В такие минуты…

Валя перебила:

— При чём тут минуты? После сочинения прошло целых три дня. У тебя была возможность всё обдумать, посоветоваться с классом.

— Ты считаешь, что я неправа? Скажи мне прямо и честно.

— Что у тебя за манера! Ставишь мне условие быть честной. Следовательно, ты считаешь, что я собираюсь тебе врать.

— Извини, — попросила Наташа, — я не хотела тебя обидеть.

— Тогда, прежде чем спрашивать меня, объясни сама, чего ты добиваешься от Елены?

Наташа горячо заговорила о том, что надо прекратить обман и очковтирательство.

— Пускай те, кто будет кончать после нас, не выходят из школы недоучками. Я согласна, чтобы моя судьба послужила жестоким уроком. — Наташа рассказала Вале, что Вера Платоновна видела её сочинение и оценила даже не на тройку, а на двойку. — Пойми, Валя, нас все десять лет учили кое-как. На выпускных экзаменах Елена вовсе не учеников вытягивает, а замазывает плохую работу школы. И сама она уж вовсе никуда не годный учитель.

Валя скептически усмехнулась.

— Что значит никуда не годный? Она средний учитель, я сужу вполне объективно — у меня с Еленой никогда не было нежных отношений, зато у тебя они были. Пока не пришла Таисия. Ты должна помнить, что я отнеслась к Таисии довольно прохладно.

— Потому что ты любишь математику, а не литературу, — вставила Наташа.

— Не только потому, — возразила Валя. — Неужели ты до сих пор не поняла, что у твоей красноречивой Таисии всё нахватанное по верхам? Меня удивляло и даже смешило, что вы сидите и слушаете её, как новоявленного Белинского. Ведь все её ужасно оригинальные суждения вычитаны из популярных статеек. Что может быть глупее и претенциозней, чем сравнение Печорина с Атосом! А её болтовня о гамлетах из нынешнего поколения акселератов! Абсолютная дешевка! Уж лучше пойти в библиотеку, честно перечитать всех классиков, все дотошные примечания — вот тебе уже другой, серьезный уровень знаний. Я бы именно так и поступила, если бы собиралась идти на гуманитарный…