Там за морем деревня… - [12]

Он подошел к старой казашке в белом кимешеке:

— Бабушка, я из аула, помогите найти больницу.

— Тебе какую? Детскую?

— Да. — Салман обрадовался. Добрая старуха и толковая. Сам-то он не догадался бы спросить детскую больницу.

— Три квартала пройдешь, повернешь налево.

У проходной детской больницы толклись женщины с узелками, банками, бутылками. Неумехи. Зато для Салмана больничная проходная дело знакомое. Отец хвастал, сколько можно выжать из больничной проходной, если умело взяться. Я, мол, для того поставлен, чтобы не впускать и не выпускать. Но ты меня подмажь, двери сами раскроются, без всякого скрипа.

Салману двери «подмазать» нечем. Он шапку на глаза, воротник повыше — и шустро сунулся в дверь. Будто он свой, здешний. Уже во двор проскочил, но вдруг цапнули за шиворот.

— Ты куда? Сегодня день неприёмный!

И вытолкали на улицу. Женщины с узелками сразу же закудахтали над ним:

— Бедный мальчик! Кто у тебя в больнице?

Салман потер глаза рукавом.

— Братик.

— В каком отделении?

— Не знаю.

— Чем болеет? Желтухой? Скарлатиной?

— Ничем не болеет! — огрызнулся Салман. — Здоровый! — Тут же себя укоротил: «Не так с ними разговариваешь. Ты им скажи по правде. Ну, не совсем, а похоже». И прорыдал жалобно: — Мы играли. А там порошок. Ядовитый. Братик надышался.

Женщины заахали на все голоса:

— Так что же ты сюда пришел! Здесь инфекционная! Ты на Пастера иди.

— Куда?

— Мы тебя сейчас на троллейбус посадим и скажем кому-нибудь. Остановка как раз возле больницы. У тебя есть деньги на билет?

Табличка на заборе: «Улица Пастера». Проходная. Всё как полагается. Другие тетки с узелками. Салман остерегся сразу нырять в проходную, пристроился к теткам послушать, о чём они толкуют.

Женщины его надежд не обманули. У них как раз беседа шла — «ах! ах! какой ужас!» — про мальчика из седьмой палаты. Там у одной из женщин лежит сын — рыбой отравился. Так вот в ту самую седьмую палату, где теткин сын после промывания желудка вполне поправляется и просил принести котлет, а их не приняли, — так вот туда («Ох, и бестолковая ты!» — молча злился Салман), туда привезли ночью со станции прилично одетого мальчика, видать, что из обеспеченной семьи, а он — вы только представьте себе, мать-бедняжка ещё ничего не знает! — а мальчик был в беспамятстве, имя и адрес неизвестны, — так вот он до сих пор не пришел в сознание, врачи потеряли всякую надежду на спасение.

— Помрет, бедняжка! — Женщины понимающе пригорюнились: — Медицина бессильна.

— Раскаркались! — прикрикнул на них Салман, у некоторых от испуга полетели на землю узелки и банки.

Там Витька — в седьмой палате! Салман рванулся к проходной.

В дверях вырос дяденька в синем халате. Здешний сторож. Почудилось Салману или на самом деле — здешний сторож был похож лицом на его отца.

— Вы бы, гражданочки, шли по домам, — проскрипел недовольно сторож, — нечего тут дожидаться. — А сам глазами крутит, намекает, что кое в чём мог бы помочь.

— Дяденька, пустите меня! — Салман заскулил, как побитая собачонка. — Мне в седьмую палату. Мальчик там отравленный. Вчера со станции привезли.

— А ты ему кто? — спросил сторож без интереса. Злился на Салмана, мешающего другим «подмазать» больничные двери.

— Брат! — Салман немного отступил, глядит сторожу прямо в вороватые глаза. — Я его брат! Родной!

— Интересно! — Сторож затрясся от смеха. — Значит, ты его брат? Очень интересно! — Синий халат, казалось Салману, раздулся, как огромный мяч. — Я, что ли, его не видел! Мальчика! А ты меня обмануть хочешь. Нехорошо, нехорошо! Тоже мне, брат нашелся. Он блондинчик. А ты кто? Ты копченый. Разная у вас нация. Никак не спутаешь. И уходи отсюдова, чтобы я тебя больше не видел! — для острастки сторож топотнул ногами, будто сейчас кинется на Салмана.

Салман весь сжался, но не отступил ни на шаг.

Сторож поглядел на женщин, призывая их в свидетели, и стал словно бы по-доброму уговаривать Салмана:

— Ты лучше не ври. Ты скажи по правде, по совести: какая ты ему родня?

И тотчас женщины за спиной Салмана ласково заговорили:

— Ты скажи правду. Он тебя пропустит. Ты же к товарищу пришел, да?

Салман, как волчонок, оскалил зубы, завертелся на месте.

— Брат! Мой родной брат! — орал он. Правду орал. Почему не понимают?!

— Ишь какой вредный, — говорил женщинам сторож, а они поддакивали, подлизывались к нему: может, пустит или передачу примет. — И крутится тут, и крутится. А отвернешься, сворует — мне отвечать.

— Что за крик? — Из проходной показался дяденька с раздутым портфелем.

Тотчас к нему подлетела одна из женщин!

— Здравствуйте, доктор! Как там мой Коленька?

— У вашего Коленьки всё в порядке. И пожалуйста, не носите ему еды, — строго сказал доктор. — Вы нам чуть всё лечение не пустили насмарку. Ему нельзя…

— Дяденька! — Салман оттолкнул женщину, схватил доктора за рукав драпового пальто. — Дяденька, у вас там мальчик со станции! Вы его вылечите?

— Это что за явление? — спросил доктор у сторожа.

— Да вот крутится у проходной и врет, будто мальчик отравленный ему родной брат. Так я ему и поверил. Нация совсем другая.

— Нация другая? — Доктор внимательно посмотрел на Салмана. Подумал, покачал головой, оглянулся на злого сторожа и опять на Салмана — смотрел долго, пристально.