Там, где всегда ветер - [31]

И мы с Маришкой пошли… По бережку, по мягкому золотому песочку, на ноги набегали маленькие волны, за нами по пустынному берегу тянулись две цепочки следов… Ни одного человека мы на своём пути не встретили. Шли и шли… Иногда Маришка уставала, и я её сажала себе на плечи. Потом опять спускала на песок, и мы опять шли и шли… размахивая сандалиями, по тёплому прибою…

И какова же была наша радость, когда (через час, или два, часов-то у нас не было) мы увидели идущую нам навстречу бабушку!…

Правда, бабушка стала меня тут же сильно ругать: во-первых, за то, что мы без неё уехали, хотя вины моей в этом не было никакой, а во-вторых, за то, что мы побрели по берегу моря, а не сидели, как послушные дети, и не дожидались её на Золотом пляже.

Ей ударило в голову, что, идя без присмотра по берегу моря, мы с Маришей могли утонуть! Интересно: каким образом мы могли утонуть?…

Всё-таки взрослые держат детей за идиотов, они приписывают детям какие-то идиотские помыслы, которые просто не могут родиться в нормальной голове! А то, что голова у меня нормальная, бабушка могла бы уже знать.

Я ведь хотела, чтобы она поскорее перестала о нас волноваться. Я думала: она пошла домой (не стоять же ей целый день на автобусной остановке), сидит там и горько плачет о потерянных детях… А мы – тут как тут! здравствуй, дорогая бабушка, мы вернулись!

(Наверное, дети тоже держат взрослых за идиотов: это ж надо было придумать такое, что бабушка пошла домой, сидит там и плачет!) Эта история открыла мне глаза на то, что дети и взрослые – существа близкие по разуму, что порой дети и взрослые оценивают ситуацию совершенно одинаково и принимают совершенно одинаковые решения.

…И я до сих пор радуюсь, когда вспоминаю, как мы встретили нашу бабушку на морском берегу, где-то на полпути между Золотым пляжем и Евпаторией…

* * *

В Евпатории мы с бабушкой первый раз говорили о Христе. Неподалёку от нашей улочки площадь. На площади – церковь, действующая по воскресеньям. Туда идёт народ, не густо, но идёт.

– Бабушка, зачем?

– Ну, как… Богу молиться. Христу.

– А кто такой Христос? – спрашиваю я.

Удивительно, что раньше я такого вопроса бабушке никогда не задавала. Хотя и слышала от неё выражения: «Христа ради», «христианская душа». Но для меня это были просто такие бабушкины выражения: Христа ради – вроде как «пожалуйста», христианская душа – значит, «очень хороший человек». И когда в Васильевке от бабушки Моти или от бабушки Химы я слышала порой вздох-восклицание: «Христе Боже наш!» – то тоже воспринимала это как старинное выражение, которое можно услышать только от бабушек в селе. А то, что мои сельские бабушки верят в Бога – в Кого-то, Кто над нами, где-то на далёких небесах, Который слышит их вздохи, их просьбы, – я это знала давно. Их вера была не отделима от них, как вся их жизнь – с этими хатками и рушниками, мальвами и глиняными горшками на тыне (на заборе), простыми радостями и горькими воспоминаниями, их вера была естественно вплетена в красно-чёрный узор жизни, и я как-то интуитивно чувствовала, что «Христе Боже наш» – может быть, самая главная нить в этом узоре… Именно та нить, за которую они держатся во всех жизненных испытаниях. А иконы в углу… – эти потемневшие портреты Бога и его Матери – я их воспринимала, как иллюстрации к сказке.

Но только сейчас, в эту минуту, до меня вдруг дошло, что «Христос» – это ЧЬЁ-ТО ИМЯ! И меня это сильно поразило.

– Бабушка, а кто такой Христос? – повторяю я свой вопрос.

И бабушка, немного поколебавшись, как будто собираясь с мыслями, начинает рассказывать о человеке, который жил когда-то очень давно в Израиле… Очень хороший человек. Он учил народ, как надо правильно жить, и многие почитали его богом, но потом евреи его убили.

– За что, бабушка?!

– По злобе человеческой.

– Так он был Богом – или нет?

– Он был сын Бога.

– Как это?

– Его простая женщина родила, Мария. Но родила не от мужа, а от Бога.

– Как это?…

Я чувствую, что моя голова не в состоянии вместить бабушкины объяснения.

– Ну, ты ещё мала такое понимать, – говорит бабушка, видя мою обескураженность.

– А ты веришь в Бога, бабушка?

– Когда-то верила. И мой отец очень верующим был. Он мне и привил эту веру. Да, когда-то я сильно верила в Бога… Но я перестала в него верить, когда увидела, как еврейских детишек ведут в газовые камеры… Видеть это было выше человеческих сил! Я подумала тогда: если бы на свете был Бог, он бы такого не допустил!… После того, что я пережила, я не могу больше верить. Моя вера в Бога умерла в Освенциме и в Маутхаузене… А Христа я и сейчас люблю. Он был очень хороший человек, и все слова, что он говорил, были правильные. Только если бы Он был Богом, он бы не допустил такого зверства, которое немцы чинили, тем более – над детьми… Почему он это допустил?! Кто мне ответит на этот вопрос?! В чём были виноваты эти дети?! – почти кричит бабушка, и её глаза горят страшным гневом и обидой.

– Я спрашиваю: в чём были виноваты эти дети?! – с болью и горечью повторяет она свой вопрос, обращаясь неизвестно к кому. – А эти – вот эти несчастные калеки! Сколько их тут? Куда ни глянь… За что их судьба так страшно наказала? В чём они, бедные, провинились? Я спрашиваю: в чём они провинились?!