Там, где Висла-река - [15]

Прогнали короля со двора, и пошёл он скитаться по свету — где ночь переночует, где две, а на третью и ночевать негде.

Так стал Тремил королём, а морская панна — королевой.

Месяц хоть и засматривается на красавицу королеву, но Тремил на него не сердится. Пускай глядит, всё равно на землю не спустится.

Дар чёрного лешего

Жил-был бедный крестьянин в одной деревне. Как ни бился он, ни трудился, а не мог с семьёй прокормиться. Вот и прозвали его соседи Горемыкой.

Достался ему от отца земли клочок, да какой от него прок? Слева — болото, справа — песок, вереск даже и тот не растёт, только посерёдке узенькая полоска землицы вся в ямах да каменьях. Какой уж тут достаток!

Вот отправился как-то осенью мужик свою полоску под озимые пахать. Конь — кожа да кости, еле тащится, выщербленный лемех по камням скрежещет. У мужика по лбу пот градом катится, словно в знойный июльский полдень. А на дворе мелкий холодный дождик моросит, даль мглой затянуло, как по осени бывает.

Пашет мужик и пашет. Умаялся, живот совсем подвело. Отдохнуть бы да хлебушка пожевать, что за пазухой спрятал. «Нет, — думает, — поработаю до полудня без отдыха».

Хорошо работа спорится, когда сила есть. А у бедного мужика сил мало, и голод его донимает. Куст шиповника отдохнуть манит, от дождя укрыться. Приостановился мужик, краюшку из-за пазухи вынул, оглядел, понюхал. «Может, съесть? — думает. — Хлебушек добрый, из чистой ржи, хоть и чёрствый, а корочка вкусно пахнет… Только солнышко ещё низко, до полудня далеко… Съем краюшку сейчас — до вечера не дотяну. Нет, обождать надо. Положу-ка я лучше хлеб на межу под куст: пускай не соблазняет».

Обернул краюшку льняной тряпицей, чтобы сырость осенняя не пропитала, и с тяжёлым вздохом положил под куст на межу.

Пашет он и не глядит по сторонам: ни налево, ни направо — ни на болото топкое, ни на песок бесплодный.

А за болотом и вовсе трясина бездонная, и водилось там леших видимо-невидимо.

Зелёный Леший к себе в топь заманивал. Ухватится жабьими лапищами за колёса — они по ступицу в трясине увязнут. Большущей зелёной жабой запрыгает перед конскими мордами — кони в сторону шарахнутся, упряжь порвётся, телега сломается, а измученные, перепуганные люди плутают до рассвета, дорогу ищут.

Жил там и Синий Леший. Этот по протокам, по ручейкам из болота в реки и озёра выплывал. Сети у рыбаков рвал, рыбу распугивал. А то плотину прокопает, воду спустит, и водяная мельница остановится.

Рыжий Леший болотную лихорадку на людей напускал.

Но отчаянней всех Чёрный Леший был. Только он отваживался средь бела дня из болота вылезать, по окрестным полям скакать, в хаты заглядывать да высматривать, что бы ему натворить, как навредить людям, горе-беду наслать на них.

Вот как-то вылез Чёрный Леший из трясины, за кустом шиповника притаился. Луп-луп глазищами, озирается, что бы такое выкинуть, себя, лешего, потешить.

Видит, мужик из-за пазухи хлеб достал, со всех боков оглядел, в тряпицу льняную завернул и со вздохом под куст положил на межу. А сам опять за соху взялся.

Только мужик спиной к лешему повернулся, леший краюшку схватил и шмыг в кусты. Сидит и ждёт, что будет. Мужик покражу обнаружит, ругаться небось станет, вора проклинать да их, чертей, поминать. Вот потеха!

Тут солнышко из-за туч выглянуло, весь свет позолотило, короткие тени легли на мокрую землю от деревьев и кустов.

Пахарь из-под ладони на небо глянул, вздохнул с облегчением: вот и полдень, время червячка заморить. Вывел он коня на межу: пусть попасётся малость, а сам к кусту зашагал, где хлеб спрятал.

Подходит, а хлеба-то нет, одна тряпица на земле белеет. Мужик глазам своим не поверил. Что за напасть?

— Кто же это на хлеб мой позарился? Меня без еды оставил, горемыку? Не иначе, шёл мимо человек, ещё бедней меня. Пусть ест на здоровье!

Оторопел Чёрный Леший. Вот чудак! Не ругается, не проклинает, чертей не поминает. А коли так, никакой радости от проделки нет. Чуть было не подбросил он хлеб обратно под куст, да спохватился: негоже им, лешим, исправлять то, что они натворили. У них тоже своё бесовское достоинство есть.

Леший злобно загоготал, топнул козлиными копытами, тряхнул козлиными рогами и умчался прочь — в болото.

А там, в глуши непроходимой, где нога человеческая не ступала, на берегу сонного озерка, поросшего камышом, затянутого ряской, сидел сам Водяной — старшой над всей нечистью.

Развалился Водяной на троне из ивовых прутьев и дремлет: разморило его осеннее солнышко. На нём кафтан богатый — из тростника сотканный, на лысине — камышовый венок, лицо зеленью отливает; из себя огромный, пузатый.

Дела он все справил — леших да бесенят в разные стороны разослал козни дьявольские строить, добрым людям вредить.

Остановился перед ним Чёрный Леший. Водяной один глаз открыл и спрашивает:

— Зачем пожаловал?

— Да вот украл я у бедняка краюшку хлеба, — проскрипел леший, — думал, он ругаться станет, нас, чертей, поминать…

— Ну и что? — встрепенулся Водяной. — Проклинал?

— Нет. Здоровья пожелал тому, кто его хлеб съел.

— Здоровья, говоришь, пожелал? — покачал Водяной головой, большущей, как дыня. — Закрома у него небось полнёхоньки. Что ему хлеба ломоть!