Там, где сходятся меридианы - [25]

– Как народу обрести храмы? – Священник остановился посредине комнаты.

Он помолчал, потом произнес:

– Это хорошо, что ты задумываешься над этим. Хорошо. История человечества по нашим церковным канонам продолжается до тех пор, пока звучит молитва Веры Христовой. Когда наступает утрата пониманий этой истины, то все наши церкви перестают быть местом для молитвенных подвигов, не служат Господу, а становятся, как я тебе уже сказал, «религиозно-промышленной колонией». Да чего далеко ходить, – священник оживился. – Ты бассейн помнишь? Да-да, на том месте, где стоял храм Христа спасителя. Так вот, нет бассейна! Засыпали его. Нынешний городской голова, мэром его теперь кличут, решил восстановить взорванный храм. Ты можешь это представить? Я – нет. – Священник вновь заходил по комнате. – Да может ты и слышал его фамилию. Лужков. Всплыл на демократической волне. Разбогател на приватизации и решил наследить в истории. Это что, Вера? Кому нужен этот храм, когда прервалась цепь времен. Часовня в память о разрушенном храме нужна, но восстанавливать храм… В лучшем случае это будет музей, в худшем – место для отправления амбиций нынешней власти. Я бы его понял, если бы он от щедрот своих часть средств отнял и на строительство вложил. Вот в папке почитаешь, как кольский купец Роман Шабунин в 1808 году поставил Троицкую часовню взамен пришедшей в негодность над могилой убиенных монахов. Никто его не понуждал.

Старик продолжал:

– Нужен ли такой вселенский масштаб духовного наследия? Не напоминает ли он коммунистические призывы «догнать и перегнать»? Большевики тоже хотели даровать человечеству «рай на земле». Все несчастья, как ты знаешь, происходят от благих намерений.

– Сложные задачи стоят перед церковью, архисложные. Это не храм построить. Нужно людей к церкви повернуть. Вот в чем есть сейчас основная задача. Мы имеем дело с неподготовленной паствой. У нее нет тяги к православию. Люди без православного окормления могут попасть под влияние любой церкви. – Духовник замолчал и внимательно посмотрел на Андрея. – Что мы сейчас имеем? Паству, которая хуже чем язычники. Это образованные, воспитанные на циничном безграмотном атеизме люди. Если бы в советских вузах атеизм нормально преподавали! – воскликнул духовник. – Тогда бы хоть вопросы возникли.

Андрей вздохнул, сложил пачку бумаги, исписанной мелким почерком. Ныла спина. Давно уже ночь занавесила окно, спала наработавшаяся за день братия. Он потер уставшие глаза. В который раз он вспомнил укоризненные слова своего духовника: «А ведь ты в Бога не веришь».

– Бог, Бог, если ты есть помоги разобраться в этом хаосе. Наставь нынешнее руководство страны на истинный путь. – С этими словами он распрямился и размашисто перекрестился в сторону темного иконостаса, слабо освещаемого лампадой.

Форпост православия

Настоятеля монастыря отца Владимира Данилка видел редко. Он почти не правил требы в монастыре, перепоручив всю ответственность за духовную жизнь старцу.

– Погряз в миру, – ворчал тот.

Отец Владимир ездил по району, проводил службы. Население района потянулось к религии. Администрация шла навстречу своему населению и отдавала под церкви разные помещения, вплоть до магазинов.

На смену советским органам власти пришли неслыханные ранее названия: «глава администрации», «мэр» города. Им нужно было зарабатывать доверие народа. Они неумело крестились, подходили за благословлением.

Эта тема была предметом богословских споров в монастыре. Не знали святые отцы, как реагировать на просьбу освятить магазины, машины. Отец Владимир понимал искусственность создавшейся ситуации: это было не что иное, как мода. Но форма должна перейти в качество. Он был уверен в этом. Спорили много, но вердикт был один: «Святить».

Данилка с отвращением наблюдал, как новые хозяева жизни приезжали, чтобы освятить своих любимцев: черных хромированных чудовищ с мертвыми тонированными стеклами. Он насмотрелся на это действо еще в Мурманске. Святые отцы скороговоркой читали молитву, брызгали имущество новых русских и торопились уйти. Старушки, присутствующие на таких мероприятиях, осуждающе качали головами и прижимали краешки головных платков к сухим выцветшим губам.

– Отмолим, – говорил отец Владимир. – Деньги пойдут на обитель. Строить нужно, храм возводить. Где деньги взять? – отвечал он на вопросы особенно ретивых.

– Ох, младень, – шептал старец, – увлекаешься ты мирским делом, ох, увлекаешься. Трифон-то Печенгский уж на что устроитель был земель лопских, и то предупреждал: «Не любите мира и яже в мире – окаянен мир сей…» Мирские попечения захватили братию, забыли они слова Господа: «Дома Отца Моего не делайте домом торговли».

Отец Владимир вышел из здания администрации раньше обговоренного срока. Машины, как и следовало ожидать, не оказалось, что его нимало не смутило. Перед ним раскинулся поселок Никель, поселок горняков и металлургов. Некогда жемчужина Кольского Заполярья выглядела как кадр из фильма «Через тернии к звездам». Поселок явно агонизировал. Гвардейский проспект имел вид далеко не гвардейский: облупившиеся фасады домов, побитые шиферные крыши. Вспоминая историю поселка, отец Владимир стал ходить вокруг стелы, стоявшей посередине площади. Затем остановился и, заложив руки за спину, стал ее рассматривать. Это была высокая гранитная стела с выбитым текстом о вечности и незыблимости Печенгской земли.