Там, где рождаются молнии - [5]

— А у вас?

— У меня тоже первый. Кстати, моя семья на районных соревнованиях завоевала первенство.

— Вот бы нам стрелковый кружок организовать, — предложил Лозенко.

— Затем вас и привел сюда.

Так секретарь парторганизации Василий Данилович Шевцов взял на себя еще одну общественную нагрузку. Зато многие воины стали стрелять лучше. Многие и в том числе рядовой Лозенко.

Случай в общем-то давний. Лейтенанту Лозенко он припомнился почему-то сейчас. Скорее всего потому, что в данный момент майор Шевцов выступал в роли руководителя тренировки, а стреляющего в ракетных войсках называют огнем повелевающим. «А ведь он действительно огнем ракет повелевает», — тепло подумал о своем наставнике Николай. В памяти лейтенанта всплыл тот незабываемый день, когда его принимали в партию. Тогда он еще был сержантом. А рекомендацию ему дал все он же, Василий Данилович.

— Где бы ты ни был, помни, теперь ты — коммунист. Это ко многому обязывает, — поздравляя Лозенко, сказал Шевцов.

Николай очень гордился, что рекомендовал его именно командир. Лозенко ни на минуту не сомневался, что стремление во всем подражать наставнику сыграло не последнюю роль в его желании навсегда связать свою судьбу с армией.

Лейтенанту кажется, что даже и в эти минуты сквозь мерный рокот вентиляторов и легкое гудение аппаратуры он отчетливо слышит слова, сказанные командиром после памятного партийного собрания — первого в жизни для Николая Лозенко.

Целей пока нет. Майор Шевцов пристально вглядывается в оранжевый диск выносного индикатора станции разведки и целеуказаний. «Противник» может появиться в любую секунду и с любой стороны. Откуда? Ждет Василий Данилович, ждет Николай Лозенко, ждут операторы ручного сопровождения. Затишье во многом напоминает затишье перед настоящим боем. И здесь, как когда-то на фронте, командир, прежде чем поднять в атаку бойцов, также уверен: когда поднимется он, за ним встанут все.

СУДЬБА

Из кабины станции они вышли, когда в вечернем небе угасли последние отблески багрового заката. По-над рекой, тихо плескавшейся неподалеку, плыла легкая дымка. Свежий ветерок приятно холодил лица.

— Вы уж лучше к нам, Андрей Николаевич. Жена ужин приготовила. В шахматишки сыграем.

— Нет, Юра. Поздно. Пойду подышу свежим воздухом у речки. Вон мальчишки костер жгут, небось картошку пекут. Страсть люблю печеную картошку. Как думаете, угостят? — улыбнувшись, спросил Веслов.

— Угостят.

Они распрощались. Глядя в сторону уходившего офицера, Андрей вдруг почувствовал, что завидует этому юноше. Он даже попытался представить, как встречает Пшеничного любящая жена, лепечет, приветствуя отца, ребенок. В комнате льется мягкий свет. Тепло, уютно. Хорошо! А вот он, Андрей Веслов, и старше Юрия, а до сих пор не женат. «Почему я не женился?» — не раз спрашивал себя Андрей. Перед своими товарищами он оправдывался по-разному. Одним говорил, что офицеру при его кочевой жизни незачем рано обзаводиться семьей. Другим, что учеба в академии помешала. Но понимал: все дело в Надюше. В ней. Одна она завладела его душой. Сколько раз, бывало, ему виделись ее глаза! Виделись ее тугие иссиня-черные косы и эти алые банты в них, словно огромные весенние маки, вспыхивающие за ее спиной.

Ее голос, заразительный, звонкий смех неожиданно слышались Веслову не раз и в ночи, когда выдавались короткие минуты отдыха среди боевого дежурства, и в поезде, увозившем офицера в очередную командировку, когда, стоя у окна, Веслов вдруг замечал среди проплывающих сосенок девушку, так напоминавшую Надю. Такое с Андреем случалось и в кругу друзей, за праздничным столом. Все веселились, а ему вдруг становилось грустно. Товарищи обижались, а он, закуривая новую сигарету, говорил:

— Не обращайте внимания. Грустинка временна.

А память опять вела его в тот городишко, где встретил когда-то Надю. Тогда, увидев ее впервые, удалявшуюся по аллее сада, он, конечно, и подумать не мог, что девушка эта войдет в его судьбу так, что даже каждое воспоминание о ней будет отдаваться в сердце щемящей грустью. А потом они стали встречаться все чаще и чаще. Вначале он и не придавал особого значения этим встречам. Но чем больше их было, тем больше открывал Андрей в девушке удивительного, интересного.

Надя так много рассказывала о композиторах, о любимых писателях, о прочитанных книгах. Столько в ней было неподдельного восхищения перед героями Толстого, Тургенева. А как она читала стихи!

Как-то Веслов попытался сделать Наде предложение. Что-то промямлил. А Надя рассмеялась:

— Кто ж так руку и сердце предлагает? Даже если ты всю свою разлюбезную роту сватами пришлешь — ничего не выйдет. Ничегошеньки… Я ведь еще недоученная. Меня институт дожидается.

— Какой же?

— А ты что ж такой недогадливый. Конечно, филфак… Вот потом, когда научусь чему-нибудь, тогда и разговор у нас с тобой выйдет.

— Выйдет ли? — усомнился Андрей.

— И все-то ты хочешь знать, — шутила Надя.

Любила ли его Надя, Веслов не знал. Но скоро понял другое — без нее ему будет трудно. Андрей чувствовал себя рядом с ней сильнее, увереннее, счастливее, и вся жизнь казалась ему праздником, который никогда не кончается.