Там, где мой народ. Записки гражданина РФ о русском Донбассе и его борьбе - [55]

* * *

В начале декабря 2013 года я написал небольшую полемическую статью о разгоравшемся киевском Майдане, который, несмотря на совсем тогда нежный свой возраст, уже успел почти полностью переродиться из явления с объективными и реальными социально-экономическими и общественно-политическими предпосылками в необандеровско-русофобскую вакханалию, имевшую отчетливые приметы западной инспирации. Заметка начиналась с отрывка из известного рассказа Ярослава Галана про девочку, которую бандеровцы пытались накормить мясом зарубленных на ее глазах родителей. Когда я разместил заметку в том числе и в своем Живом Журнале, комментарии немедленно посетил юзер с ником Питон, вообще знаменитый тем, что отмечался в любых российских постах на украинскую тему (может, и до сих пор отмечается, сейчас как-то меньше слежу). Сей персонаж немедленно обвинил меня в платной прокремлевской пропаганде. Нужно сказать, что в друзьях у меня его не было, ЖЖ мой отнюдь не в лидерах рейтингов, и я задал ему давно терзавший меня вопрос: неужели у него стоит некое тревожное оповещение, реагирующее на ключевые слова и указывающее, куда в данный момент времени нужно лететь на виртуальный бой с москалями? Питон неловко отшутился, что такая опция, имейся она у него, верещала бы каждую минуту, но при этом сказал важную вещь: мол, мой пост он посетил из-за рассказа про девочку, который «каноничен». Насчет отсутствия оповещения соврал, полагаю, а вот на тему Галана волей-неволей оказался кристально честен: творчество этого незаурядного писателя и само его имя по сию пору действует на необандеровцев, как отчитка на бесов.

И ведь даже в «кляты москали» Галана не запихнуть. Сын галицкого русофила, попавшего за свои убеждения в Талергоф, он часто рассказывал об австро-венгерских репрессиях против русинов, о Мармарош-Сиготских процессах, поддерживал возвращение Галиции к историческим общерусским корням, но сам в зрелом возрасте стал носителем скорее украинской идентичности, причем порой подчеркнутым. Так, незадолго до смерти он критиковал преимущественное положение русского языка перед украинским в публичной жизни Львова. Но при этом он ясно видел смертоносность заряда, который Галиции, а следом и чересчур поспешно и некритично принявшей её в свои объятия Советской Украине несет дикая смесь разнузданного этношовинизма (назвать благородным по своей сути словом «национализм» воззрения Донцова, Бандеры и всей этой гоп-компании как-то не получается) с грекокатолическим фундаментализмом.

Доводилось встречаться с именованием Галана «галицким Салманом Рушди». Сильное, но не совсем корректное сравнение. Рушди затронул исламские догматы и ключевое лицо вероучения, Галан же направлял острие своего пера исключительно против религиозного института и клира. Впрочем, с учетом католической доктрины о непогрешимости папы, делающей полубогом и полпредом Всевышнего на земле любого хозяина Ватикана уже по факту статуса, в глазах самих врагов Галана аналогия была бы уместной. Это, правда, говорит больше о врагах и их предмете веры, чем о писателе.

А Ватикан, напомним, тогда был не чета нынешнему, регулярно компрометируемому скандалами, погрязшему в экуменизме и «розовом» христианстве и возглавляемому папой Франциском — сторонником теории Большого Взрыва и добряком, утешающим маленького хозяина умершей собаки тем, что у животных есть душа, и они с четвероногим другом еще обязательно встретятся. Ватикан первой половины XX века сначала в 1914 году благословил те самые лагеря смерти Терезин и Талергоф, в один из которых бросили отца Галана, а затем в 1941 году с одобрением отнесся к рождению «Независимого государства Хорватия» и бандеровщины, самых свирепых отпрысков германского «нового порядка» в Европе, порой неприятно удивлявших даже самих немцев. Во втором случае выразителями одобрения выступали Шептицкий и Слипый, иерархи Галиции. Между ОУН и усташами, что вряд ли удивительно, существовали тесные дружеские связи, а среди подразделений вооруженных сил «НГХ» было и украинское. Через полвека сотрудничество возобновилось на новом историческом этапе — скажем, не так давно палач Сербской Краины, международный военный преступник Анте Готовина давал Борису Филатову ценные советы по геноциду Донбасса.

После освобождения Западной Украины в 1944 году недавний духовный окормитель бандеровцев митрополит А. Шептицкий мгновенно мимикрировал и стал слать Сталину не менее восторженные письма, чем раньше слал Гитлеру. Возможно, фокус с приспособлением к очередной смене условий и удался бы — советская власть показала себя на удивление травоядной к бывшим коллаборационистам. Да и пример сделавшего при большевиках отличную академическую и политическую карьеру Михаила Грушевского (Галан и его не щадил, называя «историком по профессии и врагом истории по духу») был совсем свеж. Но рассуждения о дальнейшей судьбе одиозного митрополита навсегда остались в пространстве сослагательного наклонения — вскоре Шептицкий умер.

Ухудшение же международной обстановки и продолжение боев с бандеровцами заставило Москву пойти на демонтаж грекокатолицизма (униатства), одной из духовно-идейных основ западноукраинского сопротивления, имевшей к тому же предельно недружелюбный к СССР/России внешний центр притяжения, Ватикан. В марте 1946 года Львовский собор принял решение о ликвидации Брестской унии 1596 года и возвращении Украинской грекокатолической церкви в лоно РПЦ.