Там, где мой народ. Записки гражданина РФ о русском Донбассе и его борьбе - [37]

Молодая украинская демократия учит демократии Европу. Картина, достойная кисти великих голландцев, хотя, скорее, малых.

* * *

Егор Просвирнин, главный редактор известного ресурса «Спутник и Погром», подверг на своей Фейсбук-странице оглушительной критике интервью режиссера Эдуарда Боякова журналу «Фома». Особо досталось симпатиям заслуженного театрального деятеля к общинности и коллективизму. Тот факт, что для Егора индивидуализм, причем в его самых радикальных формах, является главным фетишем наряду с атеизмом и трансгуманизмом, известен давно. Не совсем, правда, понятно, как эта индивидуалистическая одержимость сочетается с вечными его огорчениями относительно разобщенности русского народа, чьи молодые представители даже не могут дать в армии отпор сплоченным инородцам. Задал Егору вопрос по поводу данного парадокса, но ответа ожидаемо не получил. Легче и соблазнительнее всего списать вопиющее противоречие на мировоззренческую шизофрению, однако я привык верить в людей и надеюсь, что диалектическое снятие где-то имеется.

Как по мне, так в русской жизни частное с общим прекрасно уживаются и без особой нужды в диалектике. Не раз уже писал об этом. Взять, допустим, такое явление, как массовый героизм, — очень к месту здесь будет цитата из прекрасной книги Федора Нестерова «Связь времен»: «Героизм в его классическом понимании всегда есть исключение из правила. Герой совершает непосильные простым смертным деяния. Он возвышается над толпой, которая служит пьедесталом для его неповторимой личности. Но такая компания вряд ли подходит скромному Ивану Рябову (простолюдину-герою Северной войны. — С. С.), и на пьедестале он должен чувствовать себя не слишком удобно. Со времен Петра понятие героизма все же вошло в обиход русской мысли, но при этом оно обрусело, потеряло первоначальную исключительность. Антитеза между героем и толпой как-то незаметно стерлась, и на ее месте появилось маловразумительное для европейца словосочетание “массовый героизм”, то есть что-то вроде исключения, которое одновременно является и правилом. Это всего лишь один из примеров того, как в одни и те же слова люди Запада и русские люди вкладывают весьма различное содержание». Или обратный пример. В Великую Отечественную войну было много и летчиков, совершивших таран вражеской техники и живой массы, и солдат, закрывавших телом вражескую огневую точку, да и летчиков-ампутантов в итоге набралось несколько. Но в историю в первую очередь вошли конкретные Гастелло, Матросов и Маресьев, ставшие персонификацией, олицетворением определенных подвигов.

Кстати, споры об индивидуализме и коллективизме русского народа в последнее время вообще нередки в фейсбучно-публицистической среде. Целый сериал из обменов критическими, но все же дипломатичными репликами случился, например, у Андрея Бабицкого и Дмитрия Ольшанского, которые перенесли проблему в политическую систему координат. Ольшанский утверждал, что надо было два года назад занять всю Новороссию, а остальная Украина — гори синим пламенем. Бабицкий возражал, что подобный национал-эгоизм чужд русской душе, что нам нужно отвоевать, преимущественно «мягкой силой», всю Украину и — шире — весь мир, ведь мы, люди Библии и Достоевского, в ответе не только за себя, но и за человечество. Схожую дискуссию, без откровенной резкости, но с повышением тона, я наблюдал и на очередной конференции «Юга России», состоявшейся в Воронеже. Спорили о том же: нужно ли бороться за умы жителей Украины вне Донбасса и Новороссии либо же это безнадежно пропащие территории с таким же населением. Мне в обоих случаях было слегка досадно. Умные и патриотичные люди хотят достичь отнюдь не противоречащих друг другу целей, но не понимают этой непротиворечивости и досадуют друг на друга.

Помните песню: «С боем взяли город Брянск, город весь прошли, и последней улицы название прочли, а название такое, право, слово боевое — Минская улица по городу идёт, значит, нам туда дорога…» и так далее. На очередной Отечественной войне русского народа, начавшейся в 2014 году, ситуация схожая. Сначала надо освободить свое. Затем, возможно — не то чтобы полноценно, в случае с Украиной, чужое, но от области к области все более и более не свое. Да, ставшее таковым относительно недавно и, следует верить, не до конца, но сейчас объективно менее свое, чем Донбасс. Очищение же ментальное наиболее эффективно происходит, когда дополняет, а не опережает военно-политические меры. Это жителей Белоруссии в 1944 году не нужно было агитировать против немцев и за Советскую армию. А вот в Польше все было уже не так однозначно, и там, кстати, уважаемые западные партнеры очень хотели, чтобы мы перескочили через несколько этапов и с ходу, ценой гигантских потерь, освободили Варшаву, где подняли восстание откровенно недружественные нам силы. В самой же Германии, несмотря на радио-пропаганду коммунистов-эмигрантов, деятельность Национального комитета «Свободная Германия» и нарастающую череду поражений, даже весной 1945 очень и очень многие верили, что фюрер, как многократно бывало ранее, почувствует озарение и Рейх одержит победу.