Там, где меняют законы - [29]

Что такое субсидии угольщикам? Это деньги, которые украли у тех, кто работает хорошо, и отдали тем, кто работает плохо. Сидит каждый угольный директор и думает: чем хуже я буду работать, тем больше мне дадут денег.

Кому это выгодно? Тому, кто распределяет деньги. И по какой-то причине половина этих денег по дороге пропадает. В результате я загибаюсь от налогов, шахтеры загибаются от бедности, а чиновники жиреют. Только попросишь сократить субсидии, сразу вой: вы бедных шахтеров ограбили! Вы их работы собираетесь лишить!

А у меня второй год лежит проект нового прокатного стана. И если бы десятую часть того, что я в налогах заплатил, мне бы оставили — я бы этот стан выстроил. И работало бы на нем три тысячи человек. Пожалуйста, все шахтеры, которым восемь месяцев не платят — приходите ко мне и работайте на новом стане. И получайте тысячу баксов в зубы. Нет, так не пойдет. Мы у тебя деньги на прокатный стан заберем, девять десятых сами сожрем, а десятую часть отдадим шахтерам. А потом шахтеры от голода устроят забастовку, твой завод не получит кокса, батареи накроются, и завод можно будет закрыть. Ни стана, ни завода, ни шахтеров. Вот логика! Вот полет мысли! Вот экономическая прозорливость!

Пронзительный писк телефона прервал поток директорского красноречия. Извольский схватил трубку.

— А? Да?

И, немного погодя:

— Нет, не могу! Занят! Пусть ждет в предбаннике!

Шваркнул трубку на стол и вдруг неожиданно вынул из стола красную пластиковую папку.

— Держите!

— Что это?

— Документы по программе «Лира».

Денис заинтересованно листал страницы. Папка была пухлой и толстой, и документы в ней, как с первого взгляда заметил Денис, были отборные, как зимняя клубника в дорогом супермаркете. Такие документы могли бы сделать карьеру любого следователя, — ежели ему будет приказано изобличить угольных воров.

— Да потом посмотрите, — нетерпеливо сказал Извольский. — А по поводу этого закона в помощь шахтерам, который предлагали мэр и Луханов. От этого закона мой завод бы подох, а шахтерам, будьте уверены, ни копейки бы ни перепало. Что в областной бюджет попало, то пропало. А отличительной чертой законопроекта было поступление денег даже не в бюджет, а во внебюджетный фонд, руководил которым, вы будете смеяться, все тот же господин Луханов. Защитник интересов рабочего класса. Кстати, сейчас вопрос о фонде снова всплыл.

Денис перелистнул очередной контракт, сколотый степлером, и с удивлением обнаружил, что не все в папке занимали документы. Внизу под бумагами лежал прозрачный пластиковый пакет, а в этом пакете лежали увесистые пачки долларов. Их было ровно десять штук, видимо, по десять тысяч каждая, и семь из них лежало внизу, а три выпирали сверху. Денис открыл рот и уставился на Извольского.

— Берите-берите, — сказал директор, — это все ваше.

Денис пожал плечами и выложил пластиковый пакет с долларами на стол Извольскому.

Извольский сглотнул и вдруг неожиданно сказал:

— Черяга. Денис. Мне откуда-то ваша фамилия знакома.

— У меня брата позавчера убили, — ответил Денис, — когда стреляли по пикету. Вадима.

Каменное лицо Извольского ничуть не изменилось.

— Приношу соболезнования, — сказал он, — только я этого не делал. Там, говорят, какие-то отморозки подъезжали на «Бехе»…

— «Бехе» или «Мерсе» с ахтарскими номерами, — подтвердил Денис, — почему бы вам не отдать приказ их отыскать?

— Отдать приказ? Я руковожу заводом, а не УВД.

— В самом деле? Но судя по рассказам о том, как гаишники перекрывают для вас трассу, вы руководите в городе очень многим. В том числе и УВД.

— Отдай папку, — сказал Извольский.

— Что?

— Папку с «Лирой» отдай, твою…! Я не затем за эти документы платил, чтобы копия лежала на столе чернореченских бандитов!

Кровь бросилась Черяге в лицо.

И неизвестно, что бы он ответил директору, если бы в этот момент дверь кабинета не распахнулась, и на пороге не показалось новое действующее лицо: крепкий парень лет тридцати с кошачьей походкой борца и крутыми, как круг пошехонского сыра, плечами.

— Ну че ты меня в предбаннике маринуешь? — сказал парень, — я тебе кто, мэр?

Извольский отчаянно взглянул на следователя и густо покраснел. Смотреть на краснеющего Извольского было так же удивительно, как смотреть на краснеющего гепарда.

— Всего хорошего, — сказал Черяга, вставая, — вы, Вячеслав Аркадьевич, кажется, сказали, что с урками не водитесь. Сей субъект, очевидно, является плодом моего собственного воображения. Имею честь оставить вас наедине с моей галлюцинацией.

И прежде, чем Извольский успел опомниться, вышел из кабинета, сжимая в руках красную папку.

* * *

Едва за следователем захлопнулась дверь, Извольский в бешенстве обернулся к новому посетителю и заорал:

— Я сказал — подождать в приемной? Если я говорю — ждать в приемной, ты будешь ждать в приемной! И мэр будет ждать в приемной! И представитель президента будет ждать в приемной — понял?

Водянистый взгляд новоприбывшего смерил директора с ног до головы.

— Понял, — сказал он, — а только вчера ко мне Кунак приходил. Предъяву делал.

— Какой такой Кунак?

— От Негатива. Зачем, спрашивает, Чижа завалили?

— Какого Чижа? — с досадой сказал Извольский.