Талларн - [41]

В царившую на поверхности преисподнюю спустились сотворившие этот кошмар Железные Воины. Боевые машины бороздили пустоши вдоль и поперёк, сенсоры прочёсывали атмосферу и не находили ответов. Засевшие под землёй выжившие приготовились к выходу наверх. Облачённые в защитные костюмы в наглухо запечатанных танках они вышли на поверхность и обнаружили, что убийцы их мира всё ещё здесь. Началась война во имя отмщения. Эскадроны танков уходили в рейды на опустошённые земли, убивали Железных Воинов и вновь исчезали в подземных убежищах. Свежие тела растворялись в отравленной земле, а в корпусах подбитых машин гулял губительный ветер. И всё же это не было настоящей битвой.

Пертурабо отправил на поверхность лишь частичку мощи своего легиона. Дерзкие рейдеры собирали кровавый урожай, но Железные Воины постоянно заменяли павших свежими войсками. Без подкреплений силы выживших постепенно истощились бы, а их борьба канула бы в пустоту где-то между историей и воспоминанием. Чтобы создать битву, чьё имя пережило бы тысячелетия, требовалось что-то гораздо большее. Требовались армии, намного превосходившие числом тех, кто пережил первый удар. Требовались верные Императору силы, знающие, что здесь есть война, которую надо выиграть. Требовался поворотный момент в истории.

– Кто-нибудь слышит меня? – Гатт отпустил кнопку передачи, ожидая ответа. Из решётки динамика хлынул шум статики. Кулок наблюдал, как юноша закрыл на секунду глаза и устало вздохнул. – Пожалуйста, отзовитесь, если вы слышите.

Лишь статика в ответ. Гатт взглянул на Кулока. Красные линии сосудов прорезали белки глаз парня. Казалось, он хотел что-то сказать, но вместо этого отвернулся и упёрся лбом в кулаки.

Детали механизмов ровным слоем покрывали плоский металлический стол, за которым сидел Гатт. Приборы в латунных корпусах тикали вращающимися шестернями. Паутина проводов соединяла оборудование с генератором, стоявшим на полу. Кулок чувствовал характерный запах коротких замыканий и урчание генератора, неприятно отдававшееся в зубах. Прометиевая лампа, свисавшая с низкого потолка, затрещала, и свет потускнел. Взгляд Кулока метнулся на лампу и задержался на секунду на маленьком язычке света, пока тот не успокоился. Система освещения убежища сдохла два дня назад. Оранжевое свечение прометиевок было теперь их единственным источником света. К счастью, оборудование по переработке воздуха всё ещё работало.

Кулок вздохнул и потёр глаза. Смрад чувствовался даже спустя недели вдыхания одного и того же воздуха. Он бы многое отдал за стакан не воняющей химикатами воды. Из глубин памяти на мгновенье вынырнул образ шагавших по улицам Полумесяц-сити продавцов талой воды с балансировавшими на плечах подёрнутыми изморозью канистрами и патронташами сверкавших на солнце стаканов.

Он повернул голову на звук открывающегося люка. Сабир вошёл в комнату, глянул на Кулока и задраил за собой люк. Он был больше похож на бродягу, чем на префекта администрации Талларна. Ширящаяся патина разводов покрывала одеяния пожилого мужчины. Складки кожи свисали с подбородка. Клейкая влага собралась в уголках его серых глаз, на голове сально блестела седая шевелюра. По правде говоря, в маленьком убежище не было никого, кто выглядел бы лучше. Однако Кулок не сомневался, что кислая мина прилипла к губам Сабира задолго до того, как они похоронили себя под землёй.

– Как провидец?

– Спит, – пожал плечами Сабир. – Умирает.

Кулок кивнул. Ничего другого он и не ждал. Астропат бредил с самого начала бомбардировки. Сабир говорил, что провидец почти не пользовался своими дарами в последнее время и не выходил из залов городского цензориума. Когда началась бомбардировка, то лишь вопли напомнили писцам о том, что астропат внутри. Теперь же старый провидец безмолвно спал в состоянии комы. Долго он не протянет, Кулок был в этом уверен. Астропат был измочален и помят прошедшими годами, его пульс слабел с каждым днём. Это была просто ещё одна причина выяснить, являлись ли они последними живыми людьми на Талларне.

Кулок перевёл взгляд обратно на Гатта. Отсутствующий взгляд парня вперился в циферблаты вокс-станции, губы не двигались, а пальцы застыли на клавише передачи.

– Продолжай вызывать, – произнёс Кулок.

Гатт не отозвался.

– Пройдись ещё раз по основным каналам, потом вернись на второстепенные, – он повернулся к двери и положил руку на запорное колесо.

– Никто нас не слышит, – сказал Гатт.

Кулок услышал истощение, сквозившее в словах, и злость, прятавшуюся сразу же под ним.

– Мы должны продолжать пытаться, – ответил Кулок, открывая люк.

– Дай парню передохнуть, – вмешался Сабир.

– Мы должны… – начал было Кулок, но Сабир перебил его.

– Мы? – жёлтые зубы Сабира обнажились в кривой ухмылке. – Когда это ты начал говорить за всех? – он покачал головой. – Тебя здесь даже не должно было быть, а теперь ты говоришь, что нам нужно делать?

Кулок шагнул к префекту. Сабир отшатнулся, глаза его расширились. Кулок остановился.

«Тебя здесь не должно было быть».

Конечно, так оно и было. Кулок оказался в убежище больше благодаря удаче, чем какому-то умыслу. Убежище было из числа небольших размещённых под одним из огромных цензориумов Полумесяц-сити. Он сидел, ожидая, во втором вестибюле цокольного этажа, когда упали бомбы. Согласно городским записям он задолжал по налогам и штрафам более чем за десять лет. Он уклонялся от вызовов весь последний год, но в итоге магистрат устал от протестов Кулока. Поручители явились за ним и ясно дали понять, что служба Кулока во время Великого Крестового похода не имеет значения – он должен отправиться с ними, нравится это ему или нет. Он был обязан тем поручителям жизнью.