Но в любом случае они хотели еще до наступления темноты достигнуть ущелья Кеннон.
Сон освежил их, они быстро зашагали вперед. В том светлом и просторном лесу ничто не мешало их движению. Здесь не было ни непролазных чащоб, ни древесных завалов. Солнце медленно клонилось па запад, трогая верхушки деревьев, пока от него не осталось лишь пурпурно-золотое сияние, пробивавшееся сквозь завесу листвы и ветвей. На ясном голубом небе показалась луна, с приходом ночи постепенно умолкли дневные птицы. Пар в первый раз за много дней чувствовал спокойствие, пребывая в мире с самим собой. Он радовался тому, что выбрался из Тирзиса, смыл с себя грязь подвалов и сточных труб, освободился от гнета бесконечных стен, спасся от преследовавших его тварей.
Он часто поглядывал на Дамсон и на ходу улыбался ей. Вспоминая о Падишаре, он старался отогнать от себя печаль. Его мысли, словно мигающие огоньки, скакали среди деревьев по усыпанному цветами травяному ковру. Он отдался на волю своих мечтаний, ничем не ограничивая их свободный полет.
Ему даже и в голову не приходило, что следы надо заметать.
Над равниной вокруг Тирзиса огнем полыхал закат, день переходил в вечер, зной стал спадать.
Тени росли и удлинялись, принимая странные и причудливые очертания, словно приобретая самостоятельную жизнь. Они вылезали из расщелин и оврагов, выползали из-под свода лесов, поднимались от каждого кустика и деревца на равнине. Они лениво потягивались, словно разминались после пробуждения, предвкушая охоту.
Одна из этих теней целеустремленно двигалась на север через пустошь, направляясь к Мермидону. Ее абрис был расплывчат — она скользила словно бесформенный сгусток тьмы, скрытый высокой густой травой. По мере того как угасал день, она становилась все больше и сильнее; время от времени она выпрямлялась, чтобы понюхать воздух, а потом снова припадала к земле, стараясь не потерять свежий след. На бегу она поедала все, что находила, — коренья и ягоды, насекомых и мелких зверьков — все, что попадалось на дороге и было не способно убежать.
Существо не обращало внимания на то, что ело, оно было сосредоточено на следах, по которым шло, на запахе того, кого оно так усердно разыскивало, того, кто сводил тень с ума.
У Мермидона оно поднялось на задние лапы — сгорбленное и скрюченное создание, окутанное сияющим черным плащом, на котором не было ни единого пятнышка грязи, несмотря на неопрятный облик его обладателя. Ободранные и исцарапанные лапы сочились кровью, тельце существа никогда, ни на единое мгновение не расставалось с плащом, ибо именно плащ чудесным образом даровал существу защиту.
Но только ли защиту даровал плащ? Какой-то внутренний голос нашептывал существу, что это не так. В самой сердцевине зрели глухие подозрения. Но еще более громкий внутренний голос уверял, что плащ благо, что без него не выжить и что источник безумия совсем в другом, в брате.., в том, по чьим следам… Имя не вспомнилось. Только лицо. Безумие, словно комар, звенело в голове существа, сметая все доводы рассудка. И существо могло думать лишь об одном.
Сегодня днем, когда все чаще накатывающее на него безумие заставило его вылезти из своего логова на ненавистный солнечный свет, он обнаружил наконец запах того, кого преследовал.
(Его имя? Как же его зовут?) Уже более недели рыская ночь за ночью у подножия утеса, существо потеряло надежду отыскать своего врага.
А ему это было необходимо. Чтобы наступило наконец желанное облегчение, чтобы ушло охватившее его безумие.
Но как? Как с ним покончить?
Существо не знало. Что-то должно произойти. Когда оно найдет причину. Когда оно.., ранит врага так же, как враг ранил его…
Перед глазами существа проносились неясные образы. Они были приятными, вызывали восхитительные ощущения.
В лунном свете мерцали глаза и зубы.
На другом берегу реки существо легко взяло след и вновь пустилось в погоню. След был свежим и явственным, словно запах оставленной на солнце падали. Добыча уже недалеко. Всего в нескольких часах пути, а может, и ближе. Странное существо напряглось и враждебно ощерилось.
Колл Омсворд, превратившийся в дикого зверя, опустил нос к земле и исчез среди деревьев.
Когда Пар и Дамсон добрались до подножия Зубов Дракона и вышли на тропу, которая, извиваясь, вела к ущелью Кеннон, сумерки переходили в ночь. С севера струился лунный свет, на чистом небе сияли яркие звезды. Дневной зной сменился легкой прохладой, с гор дул свежий ветерок.
Где-то за ними, в лесах, несколько раз тихо ухнула сова, потом снова все стихло.
Житель Дола и девушка продолжали свой путь, так как было достаточно светло, чтобы видеть дорогу, а они хорошо отдохнули днем. Ночь как нельзя более подходила для ходьбы, даже по пологим склонам горы. Она к этому часу окончательно вступила в свои права, воцарилась мертвая тишина, леса вместе с их обитателями поглотил темный океан, а путников со всех сторон обступили скалы, недвижными черными силуэтами вырисовывавшиеся на фоне небес. Башмаки шаркали и стучали по неровным камням, шумное дыхание вырывалось из груди, но помимо этих звуков мир был безмолвен и глух.
