Талисман - [9]

— Что это? — испугался Спортсмен.

— Это мое,— смутился Еж.

Дюк тем временем поднялся на ноги, и Спортсмен получил возможность рассмотреть Дюка вертикальном положении — узкого в кости, с крулыми перепуганными глазами, с вихром на макушке.

Спортсмен смотрел на мальчика дольше, чем принято в таких случаях. Потом почему-то расстроился и сказал Ежу:

— Ну вот что! Пишите заявление по собственному желанию, и чтобы в торговле я вас больше не видел! Чтобы вами не пахло! Ясно вам?

Говорил он грубо, но Еж почему-то обрадовался, у него даже глаза вытаращились от счастья.

— Спасибо! — с чувством вякнул Еж.

— Меня благодарить не надо! — запретил Спортсмен.— Мне вас не жалко. Мне детей ваших жалко. Хочется думать, что яблоко от яблони далеко падает. Идите!

Еж стоял, парализованный счастьем. Дюк тоже не двигался.

— Иди, иди,— мягко предложил Спортсмен Дюку.— И папашу своего забирай...

Спустились по лестнице, не глядя друг на друга. Молча взяли пальто у гардеробщика.

Вышли на улицу.

— «Не пахло...» — обиженно передразнил Еж. Да я и сам к этим магазинам на пушечный выстрел не подойду. Плевал я на них с высокой колокольни! А еще лучше — с низкой, чтобы плевок быстрее долетел. На этой мебели посидишь— людей начинаешь ненавидеть. Стая... Да и то в стае свои законы. Вот волки, например... Да что мы здесь стоим? — спохватился Еж.

Они перешли дорогу, влекомые вывеской «Гриль-бар».

В баре было почти пусто. За столиками сидели в пальто редкие пары, Играло тихая музыка.

— Есть хочешь? — спросил Еж.

— Сейчас нет,— ответил Дюк.

Он хотел, потом перехотел и только чувствовал в теле общую нудность.

Еж принес бутылку коньяка с большим количеством звездочек и лимон, нарезанный кружками.

Разлил коньяк по стаканам, себе полный, Дюку не донышке.

— Тебя как зовут? — спросил Еж.

— Саша,— вспомнил Дюк,

— Ну, Саша,— Еж поднял стакан,— за успех мероприятия!

Дюк глотнул. Закусил. Ему стало пронзительно от коньяка и кисло от лимона.

Еж выпил. Скрючил лицо, как резиновая кукла, сбив нос и рот в одну кучу. Потом вернул все на свои места.

— Жаль, что меня не посадили,— сказал он.

— Куда?— не понял Дюк.

— В тюрьму,— просто ответил Еж, размыкая лимонное кольцо в лимонную прямую.— Скрыться бы от них ото всех, Поменять обстановку. В тюрьме, если хочешь знать, тоже жить можно. Главное, знаешь, что?

— Нет. Не знаю.

— Главное — остаться человеком. Я помню, после войны пленные немцы дома строили. На совесть. Я спрашиваю одного: «Ты чего стараешься?» А он мне: «Хочу домой вернуться немцем». Понимаешь?

Дюк внимательно слушал Ежа, но проблемы немца были далеки от его собственных проблем.

— Вы мне «Тауэр» обещали,— намекнул Дгак.

— Приходи и бери,— согласился Еж.

— Так нету же,— растерялся Дюк.

— На базе нету, а у меня на складе есть. Один. Бракованный. Стекло треснуло. Но стекло заменить— пара пустяков, Мои ребята и заменят.— Еж посмотрел на часы и сказал:— Сегодня я туда уже не вернусь. Давай завтра, С утра. Ты сам придешь? Или пришлешь?

— Пришлю,— важно ответил Дюк.

— Я его грузину одному обещал. Но отдам тебе.

— Спасибо,— поблагодарил Дюк.

— Тебе спасибо. То, что ты сделал, дороже денег. Ты в самом деле счастье приносишь?

— Всем, кроме себя,— сказал Дюк.

— Это понятно,— поверил Еж.

— Почему понятно?

— Или себе за счет других, или другим за счет себя,— объяснил Еж.

— А вместе не бывает?

— Может быть, бывает. Но у меня не получается.

— А вы — себе за счет других?— поинтересовался Дюк.

— Я не себе. В том-то и дело. Что мне надо?— Еж прижал к груди обе лапки.— Мне ничего не надо, Я старый человек. Все для них! И хоть бы раз они спросили: «Папа, как ты себя чувствуешь?» Я не стал бы жаловаться, Но спросить-то можно... Поинтересоваться отцом родным...

Дюку стало обидно за Ежа, и он спросил:

— А как вы себя чувствуете?

— Плохо! — Еж подпер лапкой свою крупную голову -и устремил грустный, умный взгляд в лесное пространство.— Из меня азарт ушел. Скучно мне! Скучно! Смысла не нахожу. В чем смысл?

— Не знаю,— сказал Дюк.

— И я не знаю,— сознался Еж.— Раньше думал: дети растут. Для них. Теперь выросли, и я вижу: это вовсе не мои дети, Просто отдельные люди, Сами по себе. Я — отдельный человек. Сам по себе. Я для них интересен только как источник дохода. И больше ничего.

Дюк вспомнил маму и сказал:

— Это нехорошо со стороны ваших детей.

— Нормально,— грустно возразил Еж.— Если бы дети исполняли все надежды, которые на них возлагают родители, мир стал бы идеален.

— А что же делать? — настороженно спросил Дюк.

— Ничего не делать. Жить. Во всех обстоятельствах. Как пленный немец. Все мы, в общем, в плену: у денег, у возраста, у любви и смерти. А...—Еж махнул рукой.— Пойдем, я тебя домой отвезу.

— Я сам доберусь. Спасибо,— поблагодарил Дюк. Он устал от Ежа так, будто бесконечно долго ехал с ним в одном лифте.

Хотелось остаться одному и думать, о чем захочется. А если не захочется, то не думать вообще.

Добирался он три часа. Как до другого города.

В метро Дюк заснул и проснулся на станции «Преображенская» оттого, что женщина, работник метро, постучала его по плечу.

Дюк вышел из вагона, пересел в поезд, идущий в противоположном направлении, и его понесло через весь город до следующей конечной.