Талисман - [6]

«Зачем это нужно? Кому нужно?» — подумал Дюк. Сколько еще в жизни взрослых чепухи...

Он расписался против своей квартиры- «89» и, возвращая ручку, спросил как можно равнодушнее:

— А почему Маша Астраханская в лифте плакала?

— Влюбилась,— так же равнодушно ответила Лариска и позвонила в следующую дверь.

Вышла соседка—немолодая и громоздкая, как звероящер на хвосте. У нее было громадное туловище и мелкая голова. Дюк несколько раз ездил в лифте вместе с ней, и каждый раз чуть не угорал от запаха водки, и каждый раз боялся, что соседка упадет на него и раздавит. Но она благополучно выходила из лифта и двигалась к своей двери как-то по косой, будто раздвигая плечом невидимое препятствие. Говорили, что у нее много денег, но они не приносят ей счастья. Однако она боялась, что ее обворуют.

— Распишитесь, пожалуйста,— попросила Лариска.

Звероящер хмуро-недоверчиво глянула на ребят.

Дюк увидел, что лицо у нее красное и широкое, а кожа натянута, как на барабане. Она молча расписалась и скрылась за своей дверью.

— В кого? — спросил Дюк.

Лариска забыла начало разговора, и сам по себе вопрос «в кого?» был ей непонятен.

— Маша в кого влюбилась? — напомнил Дюк.

— А... В Витальку Резникова. Дура, по самые пятки.

Дюк не разобрал: дура по пятки или влюбилась по пятки. Чем она полна, любовью или глупостью?

— Почему дура? — спросил он.

— Потому что Виталька Резников — это гарантное несчастье,— категорически объявила Лариска и пошла на другой этаж.

— Гарантное — это гарантированное? — уточнил Дюк.

— Да ну тебя, ты еще маленький,— обидно отмахнулась Лариска.

И вот гарантное несчастье Маши стояло перед Дюком в образе Витальки Резникова и спрашивало:

— Ты, говорят, талисман?

Дюк во все глаза глядел на Витальку, пытаясь рассмотреть, в чем его опасность.

Витальку любили учителя — за то, что он легко и блестяще учится. Ему это не сложно. У него так устроены мозги.

Витальку любили оба родителя, две бабушки, прабабушка и два дедушки. К тому же за его спиной стоял мощный папаша, который проторил ему прямую дорогу в жизни, выкорчевал из нее все пни, сровнял ухабы и покрыл асфальтом. Осталось только пойти по ней вперед — солнцу и ветру навстречу.

Витальку любили девчонки за то, что он был красив и благороден, как принц крови. И знал об этом. Почему бы ему об этом не знать?

Его любили все. И он был открыт для любви и счастья, как веселый здоровый щенок. Но в его организме не было того химического вещества, которое в фотографии называется закрепителем. Виталька не закреплял свои чувства, а переходил от одной привязанности к другой. Потому, наверное что у него был большой выбор. На его жизненно столе, как в китайском ресторане, стояло столько блюд, что смешно было наесться чем-то одним v не попробовать другого.

Дюку было легче: его не любили ни учителя, ни девочки. Одна только мама.

Зато он любил — преданно и постоянно. У него была потребность в любви и постоянстве.

— Предположим, я талисман,— ответил Дюк.— А что ты хочешь?

— Я хочу позвать Машу Астраханскую на каток

— Так позови.

— Я боюсь, что она откажется.

— Ну и что с тобой случится?

— Да ничего не случится. Просто она меня ненавидит,— расстроенно сообщил Виталька.— Что ей сделал?

Дюк не сомневался в результате, поскольку pезультат был подготовлен самой жизнью и не требовал ни риска, ни труда.

— Ну, пойдем,— согласился Дюк, и они пошли десятому «А» в конец коридора.

Обидно было упустить такую возможность утвердиться в глазах старшеклассника, и не какого-нибудь, а Витальки Резникова, имевшего изыска но-подмоченную репутацию. Получалось, Дюк как бы примыкал к этой репутации и становился более взрослым.

Из десятого «А» навстречу им вышла Maша Астраханская.

На ней была не школьная форма, а красив фирменное рыжее платье, она походила в нем язычок пламени, устремленный вверх. Дюк обжегся об ее лицо.

Виталька схватил Дюка за руку, как бы зажил в руке талисман. Подошел к Маше.

Она остановилась с прямой спиной и смотрела на Витальку строго, почти сурово, как завуч трудновоспитуемого подростка.

— Пойдем завтра на каток,— волнуясь, выговорил Виталька.

— Сегодня,— исправила Маша.— В восемь.

И пошла дальше по коридору с прямой спиной и непроницаемым ликом.

Виталька отпустил Дюка и посмотрел с ошарашенным видом — сначала ей вслед, потом на Дюка.

— Пойдет, что ли? — очнулся он.

— Сегодня. В восемь,— подтвердил Дюк.

— А где мы встретимся?

— Позвонишь. Выяснишь,— руководил Дюк.

— Ни фига себе...— Виталька покрутил головой приходя в себя, то есть возвращаясь в свою высокородную сущность.— А как это тебе удалось?

— Я экстрасенс,— скромно объяснил Дюк.

— Кто?

— Экстра — сверх. Сенс — чувство. Я сверхчувствительный.

— Значит, водка «Экстра» — сверхводка,— догадался Виталька. И это был единственный вывод, который он для себя сделал. Потом спохватился и спросил: — А может, ты в институт со мной пойдешь сдавать?

— А полы тебе помыть не надо? — обиделся Дюк.

— Полы?— удивился Витька.— Нет. Полы у нас бабушка моет.

Зазвенел звонок.

Дюк и Виталька разошлись по классам. Каждый со своим: Виталька с Машей, Дюк — с утратой Маши. Правда, ее у Дюка никогда и не было. Но были сны. Мечты, А теперь он потерял на это право. Право на мечту. И все из-за того, чтобы сорвать даровые аплодисменты, утвердиться в равнодушных Виталькиных глазах. Но Витальку ничем не поразишь. Для него важно только то, что имеет к нему самое непосредственное отношение. Если «экстра» — то водка или печенье, потому что он это ест или пьет.