Талиесин - [21]

— Хорошо сказано, — промолвил Кормах. — Что еще ты нам поведаешь?

— Как рассудили наши младшие собратья, столь великий звездопад должен означать смерть кого-то могущественного — царя или даже многих царей.

Друиды изумленно зашумели.

— Объясни, молим, — сказал Кормах, когда все стихли.

— Хорошо, — отвечал Хафган. — Звезды упали в западное море, где лежат острова Бессмертных. У нас говорят, что монарх и его страна — одно. Посему я вижу в этом знамении гибель западных земель, а следовательно, и смерть — смерть многих царей.

— А как же рождение?

— Звезды падали из царственного дома солнца, и я буду ждать явления венценосного отрока.

— Венценосный отрок родится вслед гибели царей, — сказал Кормах. — Внемлите и запомните, братья: Хафган глаголет истину.

— Когда это будет? — спросил друид из соседнего селенья Ир Виддфа.

— Ждите и наблюдайте, братья, все будет во благовремении. Довольно того, что мы знаем — это случится. Час рождения явит себя знамениями и чудесами. Предупредите народ. — С этими словами Кормах поднял жезл и объявил: — Сегодняшний сбор окончен.

Друиды поднялись с мест, но не торопились расходиться по своим селениям — всем хотелось поговорить. Кормах отвел Хафгана в сторону, под раскидистые ветви большого старого дуба.

— Верно ли я слышал, — спросил он, — будто счастье Каердиви умножилось?

— Верно, — отвечал Хафган. — Кто тебе сказал?

Старый друид улыбнулся.

— Ветер многое расскажет тому, кто умеет слушать.

— А людские языки — еще больше, — сказал Хафган.

Кормах предостерегающе поднял палец.

— Раз в одном месте прибыло, в другом убудет. Равновесие сохранится. Но расскажи мне о младенце.

— Дивный, необычный ребенок. Я назвал его Талиесин. Он будет сильнейшим и самым ученым бардом, возможно, самым великим из нас всех. Если б он не родился раньше, я бы решил, что звезды падали в его честь.

— Тогда я должен скорее прийти на него взглянуть, — сказал Кормах.

— Приходи. Давно мы вместе не поднимали чаши. Побеседуем… — Хафган в задумчивости не договорил фразу.

— Что там? Увидел что-то?

— Нет, вспомнил твои слова о земле, что теплеет под солнцем. Поначалу я о них не задумался.

— Так задумайся, — сказал Кормах, — и поведай, на какие мысли это тебя наводит.

— Бельтан, как мы знаем, — междувременье, когда силы земли и неба, воды и воздуха особо подвижны. Зима есть смерть, и сама она умирает весной. Если зима утверждает себя на пороге весны, значит, смерть силится возобладать над жизнью. Сегодня нас отогревает летнее солнце, а значит, жизнь взяла верх в этой борьбе.

— А звездопад?

— Быть может, она победила большой ценой.

Кормах задумчиво кивнул.

— Мысли твои глубоки и полны истины. — Верховный друид положил руку на руку Хафгана. — Скоро рябиновый жезл перейдет к тебе. А пока, полагаю, пришло тебе время учить. Я пришлю тебе двух лучших моих филидов.

— Большая честь для меня.

Кормах сжал руку Хафгана, лежащую на посохе.

— Тебе нужна будет помощь в воспитании младенца.

— Скажи мне, Кормах, бывали ли прежде такие знамения, как нынче?

Старый друид прикрыл глаза и оперся на посох.

— Лишь однажды, — ответил он после долгого молчания. — Много лет назад — до того, как родился кто-либо из ныне живущих, до того, как римляне пришли на Святой остров, когда эта роща была молодой порослью, — люди видели подобный знак. Правда, звезды не падали, но сошлись в небе и так остались. Говорят, это было удивительное знамение.

— И что оно возвещало?

Кормах открыл глаза.

— Как что? Рождение Иисуса, Сына Благого Бога. Того, Кого римляне зовут Христом.

— Понятно, — ответил Хафган. — Быть может, этот будет столь же благоприятен.

— Мы вправе надеяться, — промолвил Кормах. — Как все люди, мы вправе надеяться. Что ж, до летнего солнцестояния я зайду к тебе посмотреть младенца. Береги его.

— Не бойся, о нем будут хорошо заботиться, — заверил Хафган. — Я прослежу.

Кормах поднял глаза к раскидистым ветвям дуба.

— Когда я родился, он был уже стар. Теперь я состарился и скоро умру, а дуб все так же крепок. Мы — малые твари, Хафган. Век наш короток.

— Он достаточно долог, чтоб изучить то, что от нас требуется.

— Да, мы успеваем узнать то, что должны, но не успеваем ничего изменить, — горестно согласился Кормах. — Это наша беда. Каждый должен учиться заново. Какая трата сил — вновь и вновь совершать ошибки, те же ошибки в каждом поколении, биться во тьме неведения. — Он воздел руку к дереву. — Привет тебе, стойкий собрат! Знай нашу слабость и будь к нам снисходителен.

— Пошли, Кормах. Солнце греет, и день погожий. Я немного пройдусь с тобой, и ты расскажешь, что тебя так гнетет.

Они вышли из рощи и двинулись вниз под лучами солнца, задержавшись у родника, чтобы утолить жажду.

Глава седьмая

Когда солнечный шар блеснул за синим ободом моря, Харита встала. Она плеснула в таз благовонной воды из кувшина, умылась, вытерлась, надела голубую льняную рубаху, потом поспешно завязала белые кожаные сандалии, схватила из чаши две свежие смоквы и выбежала во внутренний дворик. Здесь ее младшие братья — Эоинн и Гуистан — уже присматривали за погрузкой возов.

Мальчики с головой ушли в порученное дело, им было не до Хариты. Она проскользнула между слугами, убедилась, что ее собственный дорожный сундучок привязан крепко, и отошла в сторонку понаблюдать за работой.