Талиесин - [18]

Аваллах с перекошенным лицом шагнул к безумцу, но Тром обернулся к нему, высоко воздел посох и грянул им о возвышение. Грохот раскатился подобно грому. Король застыл.

— Слушайте! — шипел Тром. Вновь его руки описали большой круг. — Язык бога глаголет: семь лет вы будете брести слепо, семь лет будете тягаться в суетных устремлениях, семь лет будет ваша кровь орошать древнюю землю, семь лет будете тщетно сеять и жать, дети праха, семь лет будет ветер гулять по вашим пустым дворцам.

Внемлите мне, о цари! Я, Тром, видел лицо грядущего. Я, Тром, свидетель событий, о которых я говорю. Я, Тром, слышал крики детей… погибших. Все погибло. Все… погибло.

Огромная всклокоченная голова опустилась, мощные руки повисли. Тром закачался, словно спящий. Пальцы на посохе дрожали. Дрожь перешла в судорогу, сотрясшую все тело. Голова запрокинулась, глаза распахнулись. Он невидящим взором уставился в небо, на лице застыла маска восторга, на губах выступила слюна.

Харита с ужасом видела, как пророк рухнул на землю, закатив глаза, и забился в конвульсиях. Из горла его вырвался невнятный крик, как будто из глотки силой вырывали еще не оформившиеся слова. Зубы обнажились и скрипели. В углах губ выступила кровь.

Тром распрямился — глаза его вылезли из орбит — и с пронзительным воплем обмяк, как неживой, сила покинула его мышцы, он лишился сознания.

Верховный жрец смог наконец двинуться и встревоженно глядел на своих помощников. Аваллах шагнул к простертому телу и смотрел на него, словно не в силах поверить своим глазам.

— Унесите его, — приказал он после долгого молчания.

Несколько жрецов подбежали, схватили бесчувственного пророка и грубо поволокли прочь.

— Народ мой, — произнес Аваллах, обращаясь к изумленным зрителям, — не позволяйте бессвязным словам безумца омрачить наше священное торжество. Мы собрались, чтобы обновить узы верности между царем и его страной. — Он поднял одну руку к садящемуся солнцу, другую — к встающей луне. — Бел начинает странствие через подземный мир, прекрасная Кибела восходит на свой трон. Так… так всегда было и всегда будет. Давайте же исполним древний и чтимый обряд.

Он вернулся на свое место во главе зрителей. Верховный жрец схватил нож и, подойдя к волу, положил руку ему на шею. Одним молниеносным движением нож описал дугу и впился в мясо. Винно-красная кровь оросила белоснежный бок; бессмысленное животное даже не моргнуло.

Один из жрецов подставил кратер под алую струю, с которой, бурля, уходила воловья жизнь. Вскоре голова животного повисла, вол осел на камень и в следующий миг повалился на бок. Три жреца, сняв одеяния, бросились на тушу с ножами и топорами. Верховный жрец поднял кратер с кровью и пошел к царю, державшему в руках чашу.

Верховный жрец наполнил чашу, водрузил кратер с остатками крови на алтарь и вернулся к царю.

— Кто ты? — спросил он.

— Я страна, — был ответ.

— Откуда идет твоя жизнь? — спросил верховный жрец.

— От народа.

— Перед Белом Всевидящим и Кибелой Всезнающей обнови свою жизнь, — приказал жрец. — Пей.

Царь поднес к губам сверкающую медную чашу и выпил еще теплую кровь. Три жреца, разделав тушу, начали горой складывать куски на алтарь. Печень отложили в отдельный сосуд для гадания по внутренностям. Воловью голову водрузили на гору, рога ее торчали в стороны, огромные безжизненные глаза таращились в небо.

Два жреца с помощью двух длинных шестов сняли с треножника кипящий котел, поднесли к алтарю и опрокинули на гору воловьего мяса. Огонь взметнулся столбом, поджигая жертву. Лицо и руки Хариты обдало жаром.

Огонь трещал, мясо горело, густой сине-черный дым поднимался в небо. Через некоторое время верховный жрец взял щипцы, вытащил из огня несколько кусков и положил на поднос, где они продолжали шипеть и шкворчать. Поднос он протянул царю.

— Что твоя пища? — спросил жрец.

— Служить людям, — последовал ответ.

— Перед Белом Всевидящим и Кибелой Всезнающей, — нараспев произнес жрец, — ешь и насыться.

Аваллах взял кусок мяса, съел, взял следующий. Принесли печень, и верховный жрец взял ее в руки для исследования, понюхал, ощупал пальцами. Другой жрец подошел, принял у него печень. Верховный жрец достал золотой кинжал и привычным движением рассек орган. Толпа ахнула: темная масса разошлась, и на руки жрецу вывалился извивающийся клубок длинных белых червей.

Верховный жрец, бледный, как смерть, обратил испуганный взор к Аваллаху.

— В огонь их! — хрипло выкрикнул царь. — Сожги эту мерзость!

Жрец скривился, сгреб пораженную печень вместе с гнусными паразитами и бросил в пламя.

Повалили густые черные клубы, в сумеречное небо взметнулись желтые языки. В воздухе запахло паленым. Харита закашлялась и, подняв глаза, увидела, как три звездочки мигнули в дыму. Она следила за ритуалом, который видела множество раз, но который казался теперь древним, даже архаичным, как будто все — холм, вол, жрец, котел, царь, толпа — все принадлежит прошлому, такому давнему, что его уже не понять и можно лишь ощутить в биении бегущей по жилам крови.

Взошла луна; большая и бледная, она висела на горизонте, привязанная к земле серебряной нитью, ее незрячий диск надзирал за ночным миром.