Талейран - [2]

Никакой историк не станет отрицать тот факт, что вторая половина XVIII века выработала очень много хорошего, общечеловеческого. Но точно так же никто не решится отрицать и того, что именно тогда появилось много всего двоедушного, что неизбежно привело общество к ослаблению нравственных принципов. Нечеткость правил игры и вынужденное приспособление к обстоятельствам всегда приводят к потере силы воли.

Сам Талейран, кстати, говорил, что «можно примириться с прочным порядком вещей, даже когда он нарушает признанные принципы, потому что он не вызывает опасений в отношении будущего, но нельзя приспособиться к порядку, изменяющемуся каждый день, потому что он ежедневно порождает новые опасения, и никто не знает, когда им наступит предел»[2].

Не согласиться с этими словами трудно. Недаром же древняя китайская мудрость гласит: «Не дай вам бог жить в эпоху перемен».

«Талейран родился и воспитывался именно в такую эпоху общественного двоеверия и двоедумия, в эпоху ослабления нравственных принципов. Зато, родившись и воспитавшись во время смутного состояния общества, он во всю свою жизнь, как говорится, ловил только рыбку в мутной воде. По слабости своего организма он был предназначен отцом к духовному званию. Тогдашнее французское духовенство с грубым безверием отличалось примерным ханженством. Никогда религия не подвергалась большему унижению и не служила для человека лучшим средством для его эгоистических целей, как именно во второй половине XVIII столетия. Революция, отвергнув ее, гораздо менее сделала вреда ей, чем предшествовавшее не революционное время. Если революционеры XVIII столетия и отвергли религию, то, по крайней мере, тут они действовали по принципу. Не веря ей в душе, они не хотели допустить, чтобы отвергаемое ими начало признавалось и существовало публично. Не то было до революции. Не веря ни во что, духовенство занималось религиозными процессиями и, чем молиться в храмах, считало лучшим вымаливать себе хорошие бенефиции у королевских любовниц»[3].

Понятно, что Талейран не мог быть выше своего века, потому что к духовному званию его привели не внутренние убеждения, а физическая ущербность. В сущности, он никогда не был религиозным человеком. Считается, что он никогда не был и политическим деятелем в полном смысле этого слова, хотя и работал в Национальном собрании, министром и послом. Почему? Да потому, что «с мыслью о политическом деятеле нераздельна мысль об его политических принципах: одно без другого невозможно. Принцип в политическом деятеле указывает на его постоянство, честность — на его политические знания. Он служит как бы предвестником того, что может ожидать нация от личности при известных обстоятельствах, дает ей возможность, смотря по ним, вверять свою судьбу тому или другому деятелю. Политические принципы служат ручательством нации, что лицо, которому она доверилась, будет хлопотать о пользах ее ради своего принципа. Ничего подобного политическим принципам не было в Талейране»[4].

При Республике он был и монархистом, и демократом. Когда в Париже имел еще некоторую силу король, он предлагал ему свои услуги, но при этом не хотел, чтобы демократическая партия считала его приверженцем короля. Он, что называется, вертелся, как флюгер, когда не был уверен, чья сторона возьмет верх. Уличенный в приверженности к королю, он бежал, стараясь уверить республиканцев, что никогда и не думал быть роялистом. Во времена Директории он уверял директоров в своем всегдашнем желании служить Республике и получил место сначала посла, а затем и министра иностранных дел. Но в то самое время уже всходила новая звезда — Наполеон Бонапарт. И Талейран, поняв, что этот человек далеко пойдет, познакомился с ним, польстил ему и помог свергнуть ту же Директорию, вновь получив портфель министра. Во времена Империи он на какое-то время стал бонапартистом. Но лишь только Наполеон «зарвался» и перестал отвечать интересам Франции, Талейран перешел на сторону Бурбонов. Наконец, в Июльскую революцию он с готовностью приветствовал Луи Филиппа Орлеанского.

Вроде бы все так. Политическая жизнь Талейрана протекала в таких вот непримиримых противоречиях. Епископ, депутат, министр Республики, потом Империи, приверженец Бурбонов, а потом Орлеанского дома… Казалось бы, возможно ли человеку приобрести больше оснований на бесславие в глазах потомства?

Да, истинный политический деятель может служить только политической идее. Но ведь и Талейран всегда служил только тем людям, которые разделяли его убеждения. И в этом смысле он не изменял себе самому и двуединой идее, которой для него всегда были интересы Франции и его личные интересы.

В связи с этим, наверное, неправильно говорить, что у Талейрана не было нравственных принципов. Они у него были, но весьма своеобразные, соответствовавшие той беспринципной, по сути, эпохе с постоянно менявшимися режимами и правилами игры. Мораль и нравственность не бывают идеальными, оторванными от реальной действительности. К сожалению, это не безусловные категории, и та же мораль средневекового рыцаря сильно отличается от морали современного топ-менеджера.