Тактика законодательных собраний [заметки]

Шрифт

Интервал

1. Декан Тэкер.

2. 26 февраля 1688 года, 21 ноября 1689 года, 2 апреля 1690 года, 31 октября 1705 года, 15 ноября 1705 года, 26 Января 1709 года, 16 Марта 1719 года.

26 февраля 1688 года, 21 ноября 1689 года, 2 апреля 1690 года, 31 октября 1705 года, 15 ноября 1705 года, 26 Января 1709 года, 16 Марта 1719 года.

Так как Бентам не окончил главы о разделении политического корпуса, то доводы в пользу его приводятся известным швейцарским общественным деятелем Dumont, издателем и переводчиком Бентама на французский язык.

Например, президент ставит вопрос, объявляет результат голосования, дает приказания своим подчиненным, обращается с благодарностями или выговорами к разным лицам и т. д.

Билль – технический английский термин: проект закона.

Самые длинные параграфы в кодексе Наполеона не превышают ста слов.

Этот софизм соответствует тому, который в логике Аристотеля отмечен следующими словами: Secundum plures interrogationes, ut unam. «Сладки ли мед и желчь?» Такая игра мысли, годная лишь для смущения детей, часто служит орудием в законодательстве для обмана взрослых.

Журнал палаты общин т. XXI стр. 235, 24 Февраля 1728 г.

Quint V 13.

Один опытный член палаты депутатов говорил: A truth in the house of commons requires a great deal of soaking (истина в парламенте должна долго мокнуть).

Этот отрывок изъят из Courrier de Provence No LXV.

Они также встречались в национальном собрании. Я часто видел Мирабо, подходящего к трибуне, где он получал заметки, которые пробегал глазами, не переставая говорить, и с необыкновенным искусством вставлял их иногда в свою речь. Один остроумный человек его сравнивал с теми фокусниками, которые разрезают ленту на несколько кусков, жуют ее и вытаскивают изо рта снова в целом виде.

«Principles de politique» par Benjamin Constant, chap. VII. De la discussion.

Omnis demonstratio ex praecognitis et praeconcessis.

См. глава III о гласности.

В 1905 году русским инженером П. М. Аваевым изобретен необыкновенно точный, краткий и практичный способ баллотировки посредством электрических приспособлений. Члены собрания голосуют одновременно, не сходя со своих мест, нажиманием кнопки, и общий подсчет голосов отмечается моментально особым прибором. Этот способ, вполне решающий вопрос о голосованиях, нигде еще, впрочем, не применялся.

Общее правило, послужившее основанием для этого – следующее: «те, которые вотируют за исполнение приказаний палаты, должны оставаться. Те, которые вотируют за введение чего-нибудь нового, должны выйти» (журнал общин 10 декабря 1640 г. 11 Hatsell, 139).

Бесполезность этого способа ясна; когда те же члены, в том же числе, дают своему собранию название генерального комитета, то применяется другой способ. В этом случае признается, что две стороны одной комнаты могут так же указывать разделение партий, как и две разные комнаты. Можно было бы в конце концов и воспользоваться этим открытием.

Римский Сенат не мог начать ни одного дела до восхода и кончить после захода солнца. Это правило предохраняло против неожиданностей, но английская система значительно совершеннее.

Демосфен провел неожиданно один декрет, после того как враждебная ему партия удалилась, думая, что заседание окончено. Этот случай не мог бы произойти в британском парламенте.

Простой народ долгое время захватывал таким образом места в национальном собрании и потом продавал их.

В Англии установлено обычаем и притом, конечно, нелегальным, общепринятым, что небольшая сумма, данная сторожам, служит для пропуска в галерею не хуже, чем обыкновенный билет.

Требуется четыре условия, чтобы внушить нации постоянное доверие к ее представительному собранию: 1) прямые выборы, 2) сменяемость членов, 3) известные условия для избирателей и избираемых и 4) количество депутатов, пропорциональное территории. В защиту этих положений может быть приведено много доводов. Прямые выборы необходимы по той причине, что при степенных народ, избирая лишь выборщиков, не может в них видеть непосредственных своих представителей. Он не связан с ними ни личной симпатией, ни чувством осуществления своей власти. Лица, избранные таким образом, не чувствуют по отношению к народу, избравшему их, ни благодарности, ни ответственности. Наконец, сближение между высшими и низшими классами при таком порядке отсутствует, вследствие чего политическая связь несовершенна.

Сменяемость членов необходима, поскольку избрание есть в сущности лишь торжественное заявление о том, что данное лицо обладает в настоящее время доверием избирателей. Но это заявление не имеет той чудесной силы, которая навсегда бы гарантировала определенный характер деятельности избранников. Нельзя заставить целый народ провозгласить следующую нелепость: «Мы объявляем, что те пятьсот человек, которые пользуются в настоящее время нашим доверием, сохранят его независимо от своих поступков в продолжение всей жизни».

Условия, ограничивающие право выбора, имеют менее определенный характер. Имущественный ценз для избираемых основан на общем недоверии к людям, не имеющим залога в виде имущества: на них смотрят, как на менее заинтересованных в поддержании существующего порядка и как на легче поддающихся подкупу. Что же касается избирателей, то смысл ограничения их политических прав заключается в том, что таковые не должны быть предоставлены лицам, неспособным умно и честно пользоваться ими. Это – предосторожность против продажности, невежества и заискивания.

Соответствующее количество депутатов – вопрос большой важности. Для выполнения законодательных функций требуются такие качества, которые присущи далеко не многим людям. Вероятность их найти есть только в многочисленном собрании. Для осуществления законодательной деятельности необходимо такое разнообразие в знании местных условий, которое может дать лишь многочисленный корпус депутатов, избранный от всех частей государства. Все местные интересы должны быть известны и обсуждаемы. Законодательство не подлежит прямой ответственности; небольшой кружок законодателей может действовать исходя из личных интересов и издавать законы против общего блага. При небольшом количестве депутатов исполнительной власти было бы легко подчинить большинство своему влиянию. Многочисленный корпус сменяемых законодателей принимает настолько большое участие в общих интересах, что не может долго пренебрегать ими. Стесняющие законы в конце концов отразились бы на самих депутатах. Самое соперничество, развивающееся в многочисленном собрании, является защитой народа. Наконец, при незначительном количестве депутатов обширность избирательных округов затруднила бы выборы. При таких условиях значение отдельных голосов свелось бы почти к нулю и вместе с тем пропорционально уменьшился бы авторитет избирателей; в то же время увеличившаяся конкуренция между кандидатами привела бы к усилению выборных интриг и распрей.

Есть еще три условия, необходимые при учреждении представительного правления: это публичность заседаний, свобода печати и право петиций.

Действительно, только интеллектуальный акт может быть тождествен у нескольких лиц и составить принцип единства корпуса. С физическим актом этого быть не может. Последний, как тесно связанный с личностью осуществляющего его, не представляет основания для указанного тождества. Если римский Сенат постановит, что консул Онимий должен казнить Тиберия Гракха, то это решение будет в буквальном смысле действием каждого сенатора, участвовавшего в нем своим голосованием. Если же Онимий в силу упомянутого постановления умертвит Гракха мечом, то этот удар мечом будет действием только одного Онимия. Юристы скажут, что этот акт не менее предыдущего должен быть приписан Сенату: qui facit per alium, facit rer se. Я не стану здесь распространяться о пользе такого логического построения, а укажу лишь на то, что если ради краткости или большей выразительности этот удар мечом изображается в качестве действия самого Сената, то это может быть понято только как образное выражение.

Пунктом 32 Французской конституции 1814 г. было установлено, что все совещания палаты пэров должны быть тайными. Не могу понять, чем оправдывается такое правило. Если гласность и представляет некоторую опасность, то менее всего вреда для палаты, чуждой народным стремлениям. Запрещение публике присутствовать на заседаниях, мне кажется, совершенно не в интересах пэров. Гласность совещаний для них нужнее, чем для народных депутатов, как узда и как стимулирующее средство. С одной стороны, их положение может выдвинуть интересы, отдаляющие их от народа, с другой – наследственные права, давая им полную независимость, ослабляют чувство соревнования. Вероятно, палату пэров считали по существу монархической и видели в ней опыт против необдуманных предложений народных депутатов. Но с этой точки зрения тайна совещаний представляется политической бессмыслицей. Выходит так, что предполагаемых врагов авторитета короля допускают рассуждать публично, а тех, которые считаются естественными защитниками монарха, заставляют совещаться тайно! Не скрывается ли за этим желание оградить отдельных личностей от общего неодобрения? Разве не желательно при борьбе между палатами – в том случае, когда предложение палаты депутатов опирается на общественное сочувствие, – чтобы палата пэров имела право публично защищать свой протест и тем снять с себя оскорбительное подозрение в действиях ради личных интересов? Собрание, в котором прения происходят публично и печатаются ко всеобщему сведению, имеет все способы приобрести себе многочисленных приверженцев, тогда как, совещаясь тайно, пэры влияют только на самих себя. Все это привело к тому, что палата пэров поняла сама всю невыгодность своего положения относительно нижней палаты и стала выискивать способы освободиться от тайны без нарушения текста Конституции. В настоящее время она дает приказания печатать доклады и большинство речей. Кроме того, официальным газетам предоставляются для опубликования очень обстоятельные протоколы совещаний, и так как в протоколах имена различных ораторов не упоминаются, то можно дополнять их примечаниями с указанием имен ораторов. Наконец, палата допускает гласность для прений в том случае, когда она действует в качестве судебной инстанции; по процессу о заговоре 1820 г. можно, например, судить, насколько гласность помогла палате пэров приобрести уважение и доверие.

К доводам, приведенным мною в доказательство того, что отдельная дворянская палата менее опасна, чем это обыкновенно думают, надо прибавить еще один. Дворянство естественно бездеятельно; чувствуя себя недостаточно опытным, оно боится всякого дела. Даже в Англии палата лордов чрезвычайно склонна пренебрегать своими государственными обязанностями. Это нечто вроде индусов, допускающих управлять собой людей из другого климата. Чем больше может человек потерять, тем боязливее он становится. Положение дворян их выставляет на вид; они не могут скрыться в толпе. Если они сделаются непопулярными, то эта непопулярность будет их преследовать всюду.

Тот же автор рекомендует еще другое правило осторожности не менее важное, но которое, однако, нельзя включить в закон. «Когда хотят отвечать с пользой, говорит он, и доказать другому, что он ошибается, нужно заметить, с какой стороны он смотрит на дело, так как его мнение обыкновенно с этой стороны вполне логично, и в этом пределе согласиться с ним. Собеседник удовлетворяется этим, так как видит, что он не ошибался, а только не рассмотрел дело со всех сторон. Недосмотр не так задевает самолюбия, как сознание ошибки. Может быть, это зависит от того, что разум естественно не может ошибаться в пределах той точки зрения, с которой он рассматривает вопрос; ведь и ощущения органов чувств обыкновенно безошибочны» (Мысли Паскаля).

Знаменитый английский оратор Fox, нападавший на своих противников с такой неумолимой логикой, обладал редким искусством избегать всего, что могло бы их обидеть. В минуты самого большого возбуждения, когда он бывал увлечен потоком своих речей, он умел управлять собой и всегда следовал правилам самой утонченной вежливости. Правда, что это счастливое качество было у него не столько приемом ораторского искусства, сколько следствием мягкого характера, скромного в своем превосходстве и великодушного в своей силе. А между тем никогда никто не выражался более смело и менее церемонно.

Каждый народ имеет свои слабости, свои характерные несовершенства, и чем они сильнее, тем важнее их сознавать, чтобы иметь возможность исправить. Главный недостаток французских писателей, наиболее бросающийся в глаза, – это неточность. Если английская нация имеет заметное преимущество перед своей соперницей, то надо искать причину сего в одном качестве, противоположном этому вопросу. Историческое сочинение, не основанное на точных данных, было бы принято в Англии, как голословный рассказ или как роман. Но во Франции многие историки не считают нужным ссылаться на подлинные документы. Первое условие, которое они ставят своим читателям, – это верить им на слово. Однако если автор имел подлинные документы перед глазами, то отчего же он не хочет сослаться на них? Разве это труднее, чем делать из них выписки? Разве можно доверять суждениям автора, если он не понимает, что доверие к нему зависит от точности излагаемых данных? Если это – небрежность или легкомыслие, то является предположение, что тот, кто не желает представить доказательств, и не способен добыть их. Есть пословица во Франции, говорящая, что нужно обращать внимание на смысл, а не на буку, и не придираться к словам; как будто смысл не зависит от выражений, и правильность идей не влечет за собой правильности терминов. Эта оговорка служит слабым и нерадивым головам, желающим прослыть сильными, так как нет такого недостатка, которого нельзя было бы замаскировать.

Форма, принятая в палате общин, не так проста и правильна. Если оратор объявляет, что большинство стоит за данное предложение, что «да» преобладают, то для разделения палаты требуется, чтобы член другой партии отрицал верность этого заявления и сказал, что «ныне» преобладают, даже в случае, когда он один вотировал против сотен. Я знаю, что это утверждение, основанное на традиции, не считается ни опровержением оратора, ни мнением говорящего. Но какое же удобство, какая польза для законодательного собрания следовать форме, которая в всяком другом случае считалась бы непристойностью и ложью!

Против трибуны, которая установлена во французской палате депутатов, можно возразить другое. Президент помещен за оратором; следовательно, одно из главнейших правил не может быть соблюдено, правило обращаться к президенту и только к нему. Это положение представляет еще другое неудобство. Если оратор уклоняется от вопроса, президент не может его остановить иначе, как употребляя звонок. Эта манера предупреждения действует на самолюбие и раздражает гораздо больше, чем знак или слово со стороны главы собрания.