Такси для ангела - [3]

Аглая же в ней души не чает.

Настолько не чает, что я едва не лишилась места, когда неделю назад высказала робкое предположение о… м‑м… гостинице для собак. На время нашей… м‑м… поездки. Аглая заклеймила меня как собаконенавистницу, черствую маленькую дрянь, которая рано или поздно будет привлечена к ответственности за жестокое обращение с животными.

Мне пришлось заткнуться и оставшиеся до отъезда дни заниматься прививками, ветеринарными справками и шитьем меховых попонок для мерзкой собаченции. Меховые попонки — вот он, мой звездный час! Особенно если учесть, что я занималась шитьем все последние годы.

Я занималась бы им и сейчас (перелицовка пальто, кройка мужских брюк, костюмы для детской театральной студии Дома культуры им. В. Кингисеппа), если бы… Если бы прошлым летом не оказалась в Москве. Поездка в Москву была спонтанной — такой же спонтанной, как и моя свадьба и последующий за ней развод. Именно после развода я и отправилась в столицу — зализывать раны.

— Значит, в Москву? Разгонять тоску? — вежливо осведомился мой бывший муж, не ко времени явившийся за потрепанной магнитолой — единственной вещью в доме, купленной на его деньги. — Супружеское ложе еще не остыло, а ты уже… Ну‑ну.

Внизу, у подъезда, его ожидала новая пассия — из окна кухни я видела, как они подъехали на крепеньком мускулистом джипе. Пассию звали Тамара Константиновна, и мой Бывший нарыл ее на «Ленфильме», куда таскался в тщетной надежде пристроить один‑единственный написанный им сценарий. Сценарий назывался «Дервиш взрывает Париж» и проходил по разряду эксцентрических комедий.

Судя по тому, как скоропостижен был наш разрыв, царица Тамара оценила «Дервиша…» по достоинству. Кроме того, она была владелицей карликовой продюсерской компании «Флитвуд Интертэймэнт».

— Когда запуск? — не удержалась я, сжимая в руках постылую мужнину магнитолу.

— В сентябре, — он даже раздулся от осознания собственного величия. — Могу пристроить тебя ассистентом. Если, конечно, тебе надоело шить подштанники для пионеров.

Это было слишком.

— Пионеров больше нет, ты разве не в курсе? — спросила я. И через секунду магнитола со свистом шваркнулась о стену — в опасной близости от наглой, опухшей от мании величия, издевательски‑круглой головы Бывшего.

— Сука, — сказал он.

— Подонок, — не осталась в долгу я.

— Неудачница.

— Альфонс.

— Швея‑мотористка.

— Бездарь.

— Дура фригидная!

— Геронтофил‑любитель…

Через пятнадцать минут, когда поток эпитетов иссяк, мы переключились на ближайших родственников с его и моей стороны — и брань вспыхнула с новой силой. Но и ее прервал требовательный автомобильный гудок.

— Твоя старая кляча, — сказала я, утирая пот со лба, — и получаса без тебя прожить не может. Надо же, какой темперамент. И это в ее‑то годы!

— Заткнулась бы. — Бывший, тотчас забыв о наших препирательствах, подозрительно смахивающих на флирт, легко отодвинул меня и опрометью бросился к выходу.

— Беги, беги, женишок, — напутствовала его я. — Беги, а то передумает финансировать твою дешевку!..

Оставшись одна, я оросила слезами трупик поруганной магнитолы (восстановлению она не подлежала). После чего отправилась в спальню, собирать вещи.

Дарья.

Дарья — вот кто отвлечет меня от мыслей, попахивающих самым банальным суицидом!

…Дарья встречала меня на Ленинградском вокзале.

За те три года, что мы не виделись, Дарья почти не изменилась. Все тот же целеустремленный нос, все тот же стальной взгляд, все те же бледные арийские космы, волевым усилием собранные в пучок. В университете лицо Дарьи было несколько размытым (скорее всего от жизненной неопределенности), но теперь приобрело стервозную законченность.

— Похоже, ты становишься стервой, — констатировала я, целуя ее в жесткую, отстраненно‑московскую щеку.

— Уже стала, — хохотнула она и отобрала у меня сумку. — Это же Москва, а не благословенный Крыжополь. Как твой дервиш? Взорвал Париж?

— Почти, — я снова пригорюнилась. — Мы развелись на прошлой неделе.

— Ушел от тебя к богатой старухе, ясно. А ты все подштанники кроишь?

— Крою, — призналась я. — И не только подштанники.

— Ну, и стоило для этого журфак кончать?

Вопрос был риторическим, и я промолчала.

Мы промахнули очумевший от людской толпы Ленинградский и оказались на площади трех вокзалов.

— Москва! — Я полной грудью вдохнула основательно подзабытый столичный воздух. — Москва!

— Москва, чтоб ей пусто было, — согласилась Дарья. — Москва, чтоб ей ни дна ни покрышки. Пот и кровь, девочка моя, пот и кровь. А мест под солнцем не так много.

— Не так много, это точно. Мне — не хватило.

Я сделала шаг в сторону распаренного метро, но Дарья ловко ухватила меня за руку.

— Не сюда, — шепнула она и, вынув из кармана ключи, поболтала ими перед моим носом. — Тарантас подан, мэм.

Тарантасом оказалась вполне приличная «Мазда», терпеливо ожидавшая нас у обочины. Респектабельную физиономию «Мазды» заметно портили подбитая фара и вывороченное левое крыло, но все равно: Дарья‑автомобилистка — это было здорово!

— Твоя?

— А ты как думаешь?

— Думаю, что свое место под солнцем ты отвоевала, — уметь радоваться успехам других было единственным ремеслом, которому я научилась.